Транспортный коллапс на границе с Китаем, где застряли десятки тысяч казахстанских фур, стал новым «топливом» для разжигания в нашей стране синофобских настроений. А все потому, что кое-кто в грузовом «апокалипсисе» разглядел форму политического давления КНР на Казахстан. В частности, такую мысль в интервью порталу https://ia-centr.ru высказал один из отечественных политологов, посчитавший, что подобными методами Китай пытается заставить власти РК «прижать» синофобов. Оценить реалистичность такой версии по просьбе QMonitor в своей статье согласился известный китаист Антон Бугаенко.

Антикитайскую повестку у нас используют во внутриполитических играх

Казахстанское информационное пространство наполнено мифами о китайской угрозе. Их цель – любыми способами создать «страшную» картину, пусть даже из нестыкующихся между собой фрагментов. Казалось бы, какое отношение к осложнившемуся трафику на границе между двумя странами имеют антикитайские митинги, прокатившиеся по Казахстану, «водный вопрос», аренда казахстанских земель иностранцами, о чем говорилось в публикации https://ia-centr.ru? Ровным счетом никакого. Но на основе этих разрозненных, с позволения сказать, «фактов» выстроена привлекательная для определенной части наших сограждан конспирологическая цепочка умозаключений, которая за ручку ведет не разбирающихся в тонкостях политических экзерсисов и экономической повестки обывателей к мысли об опасности, исходящей от КНР, о давлении и политическом шантаже с ее стороны.

Зачем это делается и с какой целью? – вопросы другого порядка. Они естественным образом возникают после прочтения «аналитики», выстроенной на полном игнорировании процессов принятия решений в Китае и базирующейся на излишнем преувеличении степени централизованности всего организма этой страны, особенно ее экономики. В таких «прогнозах» налицо полное непонимание текущей ситуации не только в китайской, но и в мировой экономике. Поэтому следует пошагово разбираться в ситуации. Понять, есть ли реальные причины для конфронтации между Казахстаном и Китаем, есть ли у наших соседей и партнеров смысл утруждать себя такими сложными механизмами «давления» при наличии более простых и куда более эффективных средств коммуникации с казахстанскими властями.

Давайте начнем с митингов, масштабность которых осталась в прошлом. Весенняя активность Мамая связана исключительно с внутренними вопросами. В Китае эти митинги не воспринимают как угрозу. В отличие, например, от митингов рабочих на нефтепромыслах. Что касается реакции на эти выступления со стороны КНР, то там проходящие у нас антикитайские митинги не воспринимают в качестве угрозы. В отличие, например, от митингов рабочих на нефтепромыслах. Да и наши спецслужбы уже сделали достаточно для спокойствия китайцев: никаких массовых реальных митингов не допускается, а основные активисты, наиболее рьяно продвигавшие антикитайскую повестку, уже не в Казахстане (например, Билаш). Понятно, что с устойчивой синофобией директивными методами не разобраться, но и искать черную кошку в темной комнате, когда ее там нет, тоже не стоит. С чего бы вдруг китайцам сейчас, когда их все устраивает, захотелось начать давить на казахстанское руководство?

Другой вопрос, что антикитайскую повестку у нас используют во внутриполитических играх. Но маловероятно, что китайцы хорошо улавливают эти моменты: в КНР немало хороших аналитиков по Казахстану, но они изучают его снаружи, из Китая. Для того, чтобы разбираться в тонкостях внутренней политики, нужно быть здесь, а с этим у них большие проблемы.

Но с чем хорошо у китайцев, так это с анализом социальной обстановки в Казахстане. В Желтой книге КАОН о Центральной Азии (главном китайском аналитическом докладе по нашему региону) перманентная синофобия указана как главная помеха развитию нефтегазового сотрудничества с Казахстаном. В КНР отдают себе отчет в том, что синофобия в нашей стране имеет глубинные корни и не может быть искоренена директивными методами. А давление на казахстанское руководство может, в случае успеха, привести только к таким мерам. Но в долгосрочной перспективе Китай получит еще больший рост синофобии. В Пекине не настолько недальновидны, чтобы не видеть бесперспективность таких шагов в борьбе с этим явлением.

Что касается «водного вопроса», поправок в Земельный кодекс и китайских инвестиций, то, думаю, в контексте сегодняшнего разговора все это можно объединить под условными «национальными интересами» двух государств.

«Водный вопрос» существует давно, и никаких изменений в последние годы в нем не происходит, что в первую очередь беспокоит Казахстан, но не Китай. И если бы у Казахстана были доступные ему рычаги давления, то он бы давно их использовал.

«Земельный вопрос» тоже существует давно. В нынешнем году истек срок моратория на нормы Земельного кодекса, вызвавшие в нашей стране митинги, но никакой активности со стороны Китая в этой связи не последовало. Иначе и быть не могло, так как данный вопрос для КНР не является принципиальным. Китайский бизнес и без этого использует серые схемы для проникновения в казахстанский агробизнес.

Инвестиции – это единственный вопрос, который в теории мог бы беспокоить китайцев. И дело не в том, что сотрудничество в инвестиционной сфере развивается намного слабее, чем об этом рапортуют чиновники. Китай теоретически мог среагировать на продажу ряда казахстанских госпредприятий не своим компаниям, а инвесторам из других стран. В частности, речь о возможной продаже казахстанских энергетических объектов арабским инвесторам. Но, скорее всего, их китайцам уже предлагали (все же из КНР обычно поступают выгодные предложения, поэтому наши чиновники должны были обратиться к ним в первую очередь), но они отказались.

Исключив все надуманные причины, теперь можно взглянуть непосредственно на факты.

Казахстанские грузы просто потерялись в транзитном потоке

Итак, что мы имеем? Практически полную остановку перевозок грузов на казахстанско-китайской границе. Где именно она происходит, и какие этому предшествовали события?

В первую очередь, нужно учитывать реакцию Китая на мировую коронавирусную пандемию. Страна придерживается политики нулевой терпимости к COVID-19. В воскресенье шанхайский Диснейленд полностью закрыли вместе с 33 тысячами посетителей после сообщения о том, что один из работников контактировал с человеком, зараженным коронавирусом в соседней провинции. Это частный случай, но он показывает всю серьезность китайских мер. Синьцзян с точки зрения COVID-19 считается самым уязвимым регионом Китая, поэтому меры на границе еще строже. Пробки на границах появились вследствие ужесточения карантина в августе. И именно в августе в КНР произошла довольно масштабная для страны вспышка COVID-19. Точно такие же меры вводились летом 2020-го и зимой 2021-го годов. Правда, они приводили к менее масштабным заторам. Поэтому следует обратить внимание на вторую причину.

Речь о всплеске грузоперевозок между Китаем и западным миром. В западных экономиках происходит посткоронавирусное восстановление, компании наращивают производство, а потребители реализуют отложенный спрос на китайские товары. Например, порт Лос-Анджелеса, загруженный до пандемии на половину своей мощности, сейчас работает в режиме 24/7. Вся мировая транспортная система находится в напряжении. На фоне резкого удорожания доставки грузов по морю континентальные перевозки стали конкурентоспособными настолько, что региональные власти в КНР начали отменять субсидии на них. По этим причинам сухопутный грузооборот между КНР и Европой значительно вырос. И казахстанские грузы просто потерялись в транзитном потоке.

В итоге мы получили гремучую смесь из снижения скорости обработки груза и роста объемов транзита.

Если кого-то не устраивает такое объяснение транспортного коллапса на казахстанско-китайской границе, то можно взглянуть на идентичный пример. Россия сообщает о рекордных «пробках» большегрузов на российско-китайской границе. Ситуация там разворачивается точно такая же, как и на казахстанско-китайской границе. С той лишь разницей, что россияне отреагировали на нее значительно раньше: еще в середине октября торгпред России в КНР посетил границу, чтобы ознакомиться с проблемой. Если следовать логике сторонников версии давления Китая на Казахстан «грузовым методом», то можно предположить, что Пекин хочет добиться от Москвы выполнения каких-то требований точно таким же способом и в то же самое время, когда бушует коронавирус и ужесточаются санитарные меры?

Возражения касательно того, что экспорт России в Китай растет на фоне падения экспорта Казахстана в Китай (это должно было бы означать какие-то преференции Пекина для Москвы и дискриминацию Нур-Султана), тоже не могут быть связаны с пробками. Если рассмотреть структуру экспорта обеих стран, то можно увидеть, что рост российского экспорта на 70% обеспечен минеральными ресурсами, которые поставляются преимущественно морским и трубопроводным транспортом. В то же время и падение казахстанского экспорта в Китай на 6% произошло в основном за счет тех же минеральных ресурсов и урана. В первом случае, возможно, и существуют какие-то преференции для России, но на пробках на железнодорожных и автомобильных КПП они никак не отражаются. Что касается урана, то Китай, вероятно, уже создал достаточные его запасы для своих АЭС. В этой сфере китайцы перешли к инвестиционному сотрудничеству с «Казатомпромом».

Таким образом, падение товарооборота не может быть аргументом в пользу версии о политическом давлении Китая. А вот ощутимый рост идущего по железной дороге или автотранспортом китайского импорта в Россию на 27% и в Казахстан на 39% показывает как увеличение объемов перевозок, так и отсутствие принципиальной разницы между странами: и Россия, и Казахстан активно закупают китайские товары. Необходимо отметить, что пробки на обеих границах пока не отразились в статистике, и следует ожидать просадки товарооборота по итогам IV квартала.

Для полноты картины тут нужно упомянуть, что при всей силе госконтроля за экономикой китайскому бюрократическому аппарату пришлось бы задействовать множество рычагов для давления на своих «транспортников», у которых свои цели и задачи. Подобные истории можно было наблюдать только на примере таких кейсов, как «Китай-Австралия» или «Россия-Украина». Но там были очевидные, лежащие на поверхности причины и целенаправленное нагнетание информационного фона.

Теория о давлении на Казахстан «грузовым методом» не выдерживает критики

Идем дальше. Видим ли мы сейчас какую-либо информационную экзальтацию в адрес Казахстана со стороны Китая? Тоже нет. На прошлой неделе центральное телевидение КНР в вечерних новостях показало положительный сюжет о Казахстане. Кроме Казахстана, в новостном выпуске был упомянут лишь Владимир Путин. Это небольшая деталь, но она значима в контексте усилий Китая по развитию партнерских отношений. Да и в целом, что китайские, что казахстанские СМИ старательно продвигают позитивную повестку по указке сверху.

Все вышесказанное ставит под сомнение теорию о давлении Китая на Казахстан с помощью грузоперевозок. Наоборот, в политической плоскости, в экономике наблюдается совпадение целей руководства двух стран. Менее всего Китай заинтересован в нагнетании и без того довольно сильных синофобских настроений в нашем обществе. А снижать уровень синофобии посредством блокировки поставок грузов – это как тушить пожар баллоном с газом. Если допустить, что Китай применял такой метод, то, во-первых, он пошел по наиболее сложному пути, во-вторых, был вынужден мобилизовать бюрократический аппарат, что возможно только с санкции высшего руководства, а в-третьих, сделал тем самым только хуже себе.

Как мы можем решить проблему?

Сказанное выше не означает, что между двумя странами нет проблем. В Китае, вероятно, просто некому заниматься вопросами казахстанских грузов. Согласно сообщениям наших специалистов по логистике, казахстанские товары китайскими поставщиками отгружены, и более их судьба груза не касается. Казахстанские товары стоят на китайских складах за счет наших компаний. Поэтому для китайского бизнеса проблем нет. Нет проблем и для местных властей, у которых главный приоритет и показатель оценки качества работы – недопущение вспышки коронавируса.

Единственным актором китайской политики, заинтересованным в решении этой проблемы, является центральное руководство страны, имеющее на Казахстан геополитические виды. С одной стороны, это главный центр принятия решений, имеющий наибольшее влияние. Но с другой, вряд ли лидерам страны было что-то известно о проблеме на границе и соответственно о том, как она может повлиять на политические взаимоотношения между странами. Как часто бывает, за большими решениями не видится частных последствий.

В режиме инерции со стороны китайской бюрократической системы видно пренебрежительное отношение к товарообороту с Казахстаном. Казахстанские грузы явно не в приоритете. Оказавшись в бутылочном горлышке китайской санэпидслужбы, наш груз просто «утонул» среди потока товаров между Китаем и Европой. И никто не стал его оттуда вылавливать до тех пор, пока это не стало угрожать подорожанием товаров и соответственно социальной стабильности.

Налицо необходимость создания «зеленого коридора», отдельного пути, для перевозок исключительно между странами Центральной Азии и Китаем. Этот вопрос может быть решен путем переговоров на высшем уровне. По крайней мере, чтобы в Китае обеспокоились проблемой, о которой там до последнего времени не знали, необходимо решать этот вопрос с руководством страны. Впрочем, даже это не позволит полностью снять проблему. Политика нулевой терпимости к коронавирусу не будет изменена только из одного лишь обстоятельства пробок на границе с Казахстаном. Китай пока готов терпеть потери во всей внешней торговле, о чем говорит пустовавшая в этом году Кантонская экспортная ярмарка. Поэтому речь может идти лишь о квотировании казахстанских товаров на КПП.