Россия продолжает терять рычаги влияния в Центральной Азии на фоне усиления позиций ее основных геополитических соперников. В этой связи эксперты ожидают трансформации ее внешнеполитической доктрины с акцентом на новые форматы – для того, чтобы удержать регион в зоне своих стратегических интересов.
Примечательно, что в Кремле уже не скрывают беспокойства по этому поводу. На днях в интервью программе «Большая игра» на «Первом канале» министр иностранных дел РФ Сергей Лавров прямо заявил о попытках Запада (причем небезуспешных) минимизировать влияние России на страны Центральной Азии, а заодно и китайское присутствие в регионе. Как подчеркнул дипломат, «объем экономических связей, выстраивающихся сейчас у США и ЕС с ЦА, несопоставим с российским экономическим взаимопроникновением, но поставленная ими цель однозначна — всячески ослабить связи РФ со своими союзниками и стратегическими партнерами»…
Причем американцы, по его словам, в этом направлении более активны, нежели европейцы, о чем говорит в том числе их стремление создать свои диалоговые форматы, такие, как «С5+1» — Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркмения, Узбекистан и США. Впрочем, у России, напомнил он, в дополнение к ШОС, СНГ, ЕАЭС, ОДКБ тоже имеется формат «5+1» — «пять министров иностранных дел центральноазиатских стран и ваш покорный слуга». Тем самым Лавров дал понять, что у Москвы есть чем ответить конкурентам и что сдаваться она не собирается.
О том, как может измениться политика России в отношении стран Центральной Азии в свете новых геополитических игр, мы беседуем с политическим аналитиком Айдаром Амребаевым.
- Айдар Молдашович, давайте начнем с такого вопроса: а готова ли вообще Россия к тому, чтобы пересмотреть свою линию поведения в регионе?
- Приходится с сожалением констатировать, что у Москвы сегодня весьма недалекий горизонт планирования и отсутствует долгосрочное стратегическое видение места Центральной Азии в ее внешней политике. Пока еще доминирует старое представление о нашем регионе как о «заднем дворе» России. Отсюда и пренебрежение к геостратегической роли Центра Евразии в ее современном международном позиционировании.
Политические стратеги Кремля сейчас всецело заняты сохранением, идеологическим обеспечением и упрочением существующего в стране режима, а также укреплением внешнеполитического статус-кво России. Поэтому, с моей точки зрения, в политике РФ в нашем регионе доминируют исключительно тактические соображения, обусловленные текущими политическими и финансовыми интересами ее нынешней элиты.
- И какой тактики она будет придерживаться?
- Как мне представляется, геостратегически Россия будет действовать достаточно осторожно и одновременно цинично, минимизируя собственные риски, самоизолируясь, когда это выгодно (согласно идеологии «неоизоляционизма», предлагаемой одним из авторов внешнеполитической доктрины современной РФ Сергеем Карагановым) и активизируясь под влиянием актуальной конъюнктуры, то есть сиюминутных выгод, в различных регионах мира, в том числе и в Центральной Азии. Она будет осуществлять лишь точечные акции, не требующие больших затрат и серьезных политических издержек. Примерно так же, как вела себя в период кризисной поствыборной ситуации в Кыргызстане осенью прошлого года или в рамках своей «выжидательной политики» во время армяно-азербайджанской войны в Нагорном Карабахе.
Есть примеры и того, как Россия стремится цинично монетизировать свое политическое влияние в период процесса преемственности власти в ряде республик Центральной Азии через контроль околовластной олигархии в них или продвижение своих интересов через лояльных Кремлю представителей финансово-промышленных групп. В этом плане достаточно красноречивым выглядит пример активной поддержки нового лидера Узбекистана Шавката Мирзиеева со стороны узбекско-российского олигарха Алишера Усманова, который стал одним из наиболее близких к правящему клану лиц, выступивших к тому же при поддержке политического истэблишмента РФ «гарантом» эволюционной передачи власти после смерти первого президента республики Ислама Каримова.
- Лавров также отметил, что страны Запада пытаются сдерживать не только российское влияние, но и китайское присутствие в Центральной Азии. Не было бы логичным в таких условиях РФ и КНР объединить свои усилия в соперничестве с Западом за регион?
- Думаю, что такое мнение имеет под собой реальную почву. Действительно, активность Китая в регионе достаточно заметна. Например, у всех на слуху его инициатива «Пояс и путь» и особенно ее сухопутная континентальная часть, которая проходит через наш регион. Отношение к этому проекту со стороны России неоднозначное. Оно сейчас выражено в термине «сопряжение», которое в Китае воспринимается как состыковка транспортно-логистических коридоров, тогда как в российской интерпретации обладает другими оттенками, которые предполагают «со-полагание», взаимное параллельное «со-позиционирование».
Однако, если иметь в виду существенную разницу в экономических потенциалах России и Китая, то вряд ли речь может идти о сопоставимом, равноправном партнерстве. Не случайно РФ стремилась «оградить» центрально-азиатский регион Таможенным союзом как барьером на пути китайской экономической экспансии. При этом сегодня, в условиях прямой конфронтации с Западом, санкционного режима и «торговых войн», как российское, так и китайское руководства приходят к мнению о необходимости некоего стратегического «незападного» альянса. Но формат этого возможного альянса является предметом дискуссии на самом высоком уровне двух государств.
- На какой стадии находится эта «дискуссия»?
- Интересно, что после недавнего визита Сергея Лаврова в Китай министр иностранных дел КНР Ван И выступил в прессе с разъяснением особенностей китайско-российских отношений на современном этапе. По его словам, они сейчас преодолевают прежние «запретные зоны» (так называемые «три нет»: «невступление в союзы», «неконфронтационность отношений» и «ненацеленность стратегии против третьих стран») с целью установления тесного стратегического партнерства.
Глава МИД Китая определил стратегическое сотрудничество двух стран как отношения, которым «нет конца», у которых «нет запретных зон» и «нет высшей ограничительной планки». Таким образом, сняты все прежние «табу». Китайское внешнеполитическое ведомство устами своего министра отправило России месседж о готовности к консолидации усилий в условиях усложняющегося мирового порядка. И речь идет, конечно же, не только о борьбе с пандемией. Вопрос касается новой конфигурации сил и установления новых «правил игры» в современных международных отношениях.
- Стоит ли в этой связи ожидать каких-либо изменений уже в китайской политике в отношении стран Центральной Азии?
- Думаю, что Китай попытается использовать «политическую брутальность» Путина в своих стратегических интересах. В частности, для нейтрализации конфронтационного «запала» новой администрации США и в целом стран Запада. Речь идет о возможной координации и совместных с Россией действиях по противостоянию «наступлению Запада»; о взаимодействии в борьбе с «цветными революциями», которые угрожают и этим двум странам; об отражении идеологических атак; о защите суверенитета и существующего политического режима.
Другим моментом, особенно важным для России, является согласование и синергия экономических проектов ЕАЭС и «Пояса и пути», что предполагает ее совместную с Китаем ответственность за стабильность и «экономическую судьбу» Центральной Евразии. Например, речь может идти об усилении роли Китая в инфраструктурной модернизации региона, поскольку ни у России, ни у ее постсоветских партнеров элементарно нет денег на поддержание устаревающей технической, технологической и транспортно-энергетической инфраструктуры.
Похоже и на то, что Россия готова мириться с увеличением инвестиционного портфеля Китая в актуальных проектах стран ЦА, расширением сферы применения цифровых технологий на платформе 5G. Вместе с тем, Москва старается использовать фактор собственных научных разработок и передовых изысканий в военно-технической области, в чем Поднебесная испытывает дефицит. Цель – оказывать влияние на технологическое развитие и военную безопасность КНР, а также контролировать поставки нефтегазовых ресурсов в страну как из России, так и из Центральной Азии, в частности из Казахстана и Туркменистана.
- Какие здесь существуют риски для самих стран Центральной Азии? И можно ли их избежать?
- Не исключено, что Центральная Азия вполне может стать «разменной монетой» и предметом «торга» между двумя странами при формировании геостратегического альянса России и Китая. Также при определенных обстоятельствах РФ может оставить народы Центральной Азии на «произвол судьбы» в противостоянии Запада и Китая и наблюдать за событиями со стороны.
Сегодня мы являемся свидетелями удивительной ситуации, когда Россия словами и действиями целого ряда ее лидеров, включая самого Владимира Путина, попирает прежние свои заверения в «вечной дружбе», подвергает сомнению наш суверенитет и заключенные с нами международные соглашения, провоцирует постсоветских сателлитов на поиск альтернативных РФ партнеров. Например, предъявляя совершенно абсурдные территориальные претензии, говоря о неких «подарках», ущемляя честь и достоинство мигрантов из нашего региона, поверивших в справедливую современную Россию и стремящихся обнаружить в ней свою новую родину. Одним словом, нынешние российские элитарии делают ровно обратное установлению равноправных, дружеских, взаимовыгодных и добрососедских отношений между нашими странами, разрушая даже то, что когда-то объединяло нас в единое советское государство…
Как бы то ни было, в настоящий момент мы наблюдаем изменение постсоветской «патерналистской» геостратегии России, когда она считала себя ответственной за судьбу Центральной Азии. Поэтому полагаю, что будущее нашего региона в наших собственных руках. Наши элиты должны четко осознавать, что «заграница нам не поможет» и что при любой конфигурации нужно рассчитывать только на самих себя. У нас есть единственный путь - это укрепление функциональной мощи наших независимых государств.
Таковы, с моей точки зрения, наиболее вероятные изменения real politik России в нашем регионе в условиях ее международной изоляции и вынужденного «поворота к Китаю», а также сокращения собственных ресурсов и степени влияния на мировые процессы.