После объявленной победы над ДАИШ в Сирии и Ираке общественный интерес к вопросам международного терроризма и экстремизма пошел на спад. Свою роль сыграла и пандемия Covid-19, ставшая, с одной стороны, более ярким инфоповодом, и значительно сократившая возможности для осуществления резонансных терактов – с другой. Несмотря на это, 2021-2022 годы наглядно показали, что сама по себе проблема никуда не делась. Напротив, международные террористические и экстремистские группировки демонстрируют высокий адаптивный потенциал.

Почему мы об этом говорим?

В текущем году истекает срок действия Государственной программы по противодействию религиозному экстремизму и терроризму в Республике Казахстан на 2018-2022 годы. Подготовка новой программы потребует переосмысления не только подходов и методов противодействия, но и характерной для текущего периода природы терроризма и насильственного экстремизма и их драйверов.

Главная проблема заключается в том, что дать чёткое, унифицированное и общеприемлемое определение понятиям радикализации, экстремизма и терроризма практически невозможно. В большинстве случаев они относятся к разряду интуитивно понимаемых. Относительный компромисс достигнут в отношении понимания радикального как относящегося в большей степени к идеям и позициям, а экстремального – к действиям.

Сложности в определении и понимании сути этих явлений отчасти могут быть объяснены следующим. Во-первых, вопросами анализа насильственного экстремизма и терроризма занимаются ученые в различных сферах научного знания: политологи, юристы, социологи, психологи, экономисты и т.д. Каждый из исследователей смотрит на проблему под специфическим углом зрения собственной отрасли знаний. О сложностях достижения объективности в суждениях о терроризме писал еще в последней четверти XX века Харви Кушнер, обращая внимание на то, что исследование терроризма подразумевает анализ глобальных политических изменений, которые, в свою очередь, разным ученым, журналистам, политическим деятелям видятся по-разному. Во-вторых, практика показывает, что у феномена насильственного экстремизма и терроризма много различных причин и проявлений, что делает создание общей теории «априори невозможной». И, в-третьих, анализ экспертного дискурса показывает, что коннотация явления и, соответственно, его определение зависит от так называемой «архимедовой точки», с позиций которой то или иное конкретное явление будет оцениваться.

Учитывая тот факт, что чаще всего экстремизм относят к сфере политической деятельности, плоскость, в которой располагается «архимедова точка», как правило, является идеологической. Примеры, отражающие данный фактор, проанализировали исследователи Питер Коулман и Андреа Бартоли, которые в качестве хрестоматийного примера привели оценку отдельного периода в деятельности Нельсона Манделы. Они обращают внимание на то, что оценка явления может изменяться как на уровне индивида, так и на уровне целых сообществ в разные исторические периоды.

Тем не менее, безотносительно того, выработаны четкие определения насильственного экстремизма и терроризма или нет, практики, так или иначе относимые к этим явлениям, существуют и воспринимаются обществами и их правительствами как угроза безопасности. Это актуализирует вопрос о поиске механизмов противодействия. И первым шагом должно стать понимание факторов, способствующих переходу к экстремистским моделям поведения.

Push Factors

Процесс радикализации до сих пор изучен крайне мало. Причина кроется в том, что она происходит на индивидуальном уровне, имеет личностный характер и, по большому счету, может быть представлена как некий «черный лебедь», не подлежащий прогнозированию и реализуемый каждый раз как реакция на сочетание уникальных обстоятельств. В то же время переход к экстремистски ориентированным моделям поведения имеет определенную протяженность во времени и происходит под воздействием ряда внешних факторов, которые при известной доле генерализации можно систематизировать.
В самых общих чертах мировое экспертное сообщество в рамках различных межгосударственных проектов, инициируемых международными фондами и организациями, артикулирует следующие возможные push-факторы, потенциально способствующие развитию практик экстремизма.

Фактор социально-экономического неравенства. Проблема может быть характерна как для национального, так и глобального уровня. Безусловно, полное социально-экономическое равенство недостижимо. В то же время масштабы фиксируемого неравенства имеют значение. Сама по себе бедность на индивидуальном уровне не является гарантией склонности к экстремизму, однако осознание несправедливости формирует запрос на социальную политику. В случае если государство не способно удовлетворить запрос на социальную справедливость, эта уязвимость активно эксплуатируется структурами экстремистского толка.

Фактор несоблюдения гражданских прав и свобод. Этот фактор имеет массу негативных последствий, причем как для общества, так и для каждого отдельного человека, искажая ценности и повышая уровень психологической уязвимости граждан. Кроме того, этот фактор активно используется заинтересованными лицами и организациями как доказательство несостоятельности государства. Важную роль играет не только сам факт несоблюдения гражданских прав и свобод, но и отсутствие единого правового поля, действующего одинаково в отношении всех граждан, безотносительно их социального статуса и материального благополучия.

Фактор отсутствия социальных лифтов. Проявляется он в большинстве случаев среди молодежи, чьи устремления и амбиции многократно возросли по сравнению с предыдущими поколениями, но ожидания не всегда могут быть удовлетворены. Важен не столько сам факт отсутствия социальных лифтов, сколько когнитивный диссонанс, испытываемый молодыми людьми, обнаружившими несоответствие обещанного и реально полученного.

Фактор коррупции является не только раздражающим и усиливающим осознание наличия социальной несправедливости, но и облегчает деятельность экстремистских и террористических организаций, позволяя распространять идеологию насилия и вербовать граждан в ряды экстремистских группировок.

Следует обратить внимание на то, что указанные факторы отображают ситуацию в максимально обобщенном виде. Немаловажно и то, что любой из этих факторов объективно может отсутствовать в рамках конкретного государства, но в восприятии граждан может проявляться как реально существующий. При принятии решений индивид отталкивается не столько от объективно существующей реальности, сколько от воспринимаемой действительности. Кроме того, сам по себе факт осознания индивидом наличия той или иной проблемы также не влечёт за собой перехода к насильственному экстремизму. В этом процессе большую роль играет наличие в реальном или виртуальном окружении индивида силы (сетевой группы, организованной структуры, отдельных лиц), оказывающей влияние на выбор посредством эксплуатации тематики уязвимостей государства и общества.

Pull Factors

В качестве факторов, обеспечивающих привлекательность экстремистской модели поведения (Pull Factors), можно выделить следующее. Во-первых, обращение или призыв к противоправным действиям какого-нибудь конкретного лица, харизматичного лидера. Во-вторых, наличие мощных образов и символов, которые прочно вплетены в социальную ткань общества, являются значимыми, возможно имеют сакральное значение, но при желании могут получить принципиально новое толкование. Например, символом, который использовала ДАИШ, стал Халифат. В-третьих, обещания преимуществ, которые могут быть получены в случае принадлежности к экстремистским группировкам. Среди таких преимуществ выделяются: доступ к материальным ресурсам, социальный статус и уважение со стороны соратников, повышение самооценки, чувство братства, острые ощущения и участие в приключениях, перспектива достижения славы и известности или чувство личных прав и возможностей и прочее. Иными словами, участие в экстремистских группировках воспринимается как возможность получения материального вознаграждения, а также эмоциональных и духовных благ, в том виде, как они понимаются отдельной личностью. Ну и, в-четвертых, стремление подражать образу «героя», представляемого в качестве «справедливого мстителя». В качестве такого «героя» могут выступать как близкие люди (члены семьи, друзья), так и сгенерированные экстремистской пропагандой образы «героев».

В то же время следует признать, что в каждом отдельном случае, как на индивидуальном уровне, так и на уровне малых групп, мотивация перехода к насильственному экстремизму как приемлемой модели самореализации или достижения желаемого будет формироваться уникальным сочетанием факторов и условий. Логично предположить, что относительно высокая эффективность действий экстремистов по вовлечению граждан в свои ряды объясняется индивидуально ориентированным подходом. Вместе с тем система противодействия распространению идеологии экстремизма и терроризма долгое время была ориентирована на работу с массами, а, следовательно, на некий усредненный образ гражданина. Очевидно, что построение индивидуально ориентированной модели противодействия вовлечению гражданина в экстремистские и террористические организации возможно только при наличии оперативных данных, в любом другом случае предугадать, где и с кем следует работать, практически невозможно.

В группе риска – женщины и молодежь

О женщинах и молодежи, как объектах воздействия различных рисков, сегодня не говорит и не пишет только ленивый. С этой позицией можно соглашаться или нет, но то, что научно и практически значимых исследований о специфике уязвимости отдельных возрастных, гендерных и любых других социальных групп перед идеологией насильственного экстремизма недостаточно, – это факт. При этом очевидно, что эффективность процесса противодействия вовлечению граждан в практики насильственного экстремизма напрямую зависит от способности применения сегментирования общества и разработки отдельных механизмов и контр-нарративов для каждой отдельной группы граждан, с учетом их специфики.

Начнем с молодежи. По данным различных исследователей, возраст среднестатистического казахстанского террориста составляет 26-29 лет. Уязвимость молодых людей перед экстремистски мотивированной риторикой связана с психоэмоциональными особенностями возрастного периода. Для этого периода жизни характерна гипертрофированность восприятия, когда каждая неудача воспринимается как катастрофа, стремление к эмансипации от влияния взрослых, поиск собственной идентичности и т.д. В то же время молодые люди представляют одну из уязвимых социальных групп, что, например, проявляется в сложности трудоустройства, так как, возможно, молодые люди не имеют опыта работы и на рынке труда «проигрывают» конкуренцию с более опытными работниками.
В настоящий момент в Казахстане вопросы поддержки молодежи находятся в приоритете. На протяжении нескольких лет активно внедряются механизмы противодействия вовлечению молодых людей в экстремистские сети, однако следует признать, что действующая модель не лишена недостатков. Процесс осложняется наличием ряда проблемных зон. Одной из них является отсутствие научно обоснованных критериев, позволяющих осуществить раннюю диагностику радикализации молодых людей. Вторая проблема заключается в том, что специалисты, которые по факту должны быть практиками «первой линии», не всегда обладают необходимыми знаниями, навыками и компетенциями в сфере противодействия насильственному экстремизму и терроризму. Третья проблема кроется в том, что основное внимание уделяется учащейся или любым другим образом организованной молодежи. В то же время молодые люди, находящиеся за пределами каким-либо образом организованной молодежи, остаются без внимания.

Еще одной фокусной группой, которая требует построения самостоятельной модели противодействия вовлечению в экстремистские сети, являются женщины. Следует принять во внимание, что эта фокусная группа также не является монолитной, и мотивация к переходу к экстремистским моделям поведения для различных категорий женщин может выглядеть по-разному. Одни, будучи подвергнуты целенаправленной пропаганде, основанной на искажении основных догм ислама и неверном толковании священных текстов, искренне разделяют идеи малого джихада. Другие, сталкиваясь с кризисом гендерной идентичности, могут стремиться к изменению разделяемой некоторыми общностями идеи вторичности женской природы по отношению к мужской. Третьими руководит страх и отсутствие видения выхода из окружающей действительности. В качестве значимых причин выступают также стремление улучшить материальное положение, искупить свои социально неодобряемые поступки или же неспособность исполнить отводимую им в традиционном обществе роль.

Что можно сделать?

Казахстан остается ответственным членом мирового сообщества и выполняет все обязательства, которые возложил на себя, ратифицировав 16 из 19 конвенций ООН по терроризму. Мы также прилагаем активные усилия по противодействию экстремизму и терроризму в рамках ряда региональных организаций и объединений – ОБСЕ, ШОС, ОДКБ, СНГ. Например, одним из направлений, на котором будет сфокусировано казахстанское председательство в СНГ в 2022 году, является «усиление сотрудничества государств СНГ в сфере безопасности, охраны внешних границ, противодействие терроризму, правонарушениям в информационной и других областях».

Принимая во внимание обозначившийся перенос террористической активности в киберпространство, борьба с кибертерроризмом и киберпреступностью приобретает все большее значение. В частности, значительно актуализировался вопрос о противодействии идеологии насильственного экстремизма и терроризма, циркулирующей в интернет-пространстве. И в этой связи вновь встает вопрос о том, как должен быть выстроен механизм превенции.

Перечень социальных групп, требующих специфических, уникальных подходов в рамках превенции насильственного экстремизма, не ограничивается молодежью, женщинами и лицами, находящимися в пенитенциарных учреждениях. Однако конкретное наполнение этого перечня будет во многом зависеть от того, каким образом будет пониматься насильственный экстремизм, будет ли его толкование расширено за пределы религиозной сферы. Признание того, что насильственный экстремизм может встраиваться в более широкий спектр сфер общественной жизни – это, наверное, одна из ключевых задач, стоящих перед казахстанской системой противодействия экстремизму и терроризму.

В заключение, подводя итог вышеизложенному, следует отметить, что разработка фокусно-ориентированных моделей противодействия вовлечению граждан в экстремистские и террористические сети позволит с большей эффективностью снизить воздействие Pull факторов. Кроме того, анализ потребностей и неудовлетворенностей тех или иных сегментов общества позволит с большей эффективностью проводить политику по устранению Push факторов.

Леся Каратаева, доктор исторических наук, руководитель аналитических проектов Eurasian Center for People Management (ECPM)