Нужно ли стимулировать процесс репатриации казахов на историческую родину, оказывать ему дополнительную и более активную государственную поддержку? Этот вопрос довольно часто дискутируется в нашем обществе, а мнения звучат самые разные, порой прямо противоположные. И зачастую эмоциональный подход берет верх над рациональным.

Красноречивые цифры

Сначала попробуем разобраться в том, что движет этими людьми при принятии решения вернуться на землю предков, какие мотивы становятся для них определяющими. Возможно, соответствующие социологические замеры проводились, однако в открытом доступе обнаружить их результаты не удалось. Поэтому попробуем зайти с другого конца – с сопоставления количества оралманов, теперь официально называемых кандасами (в буквальном переводе «единокровные», в расширенном толковании - соплеменники, сородичи), которые приезжают к нам из разных стран на постоянное место жительства. Кстати, эвфемизм «қандас» действительно звучит приятнее на слух, чем «оралман», но к процессу репатриации, думается, не вполне применим, поскольку далеко не все подпадающие под данное определение стремятся воссоединиться с исторической родиной. Впрочем, это так, к слову.

Почему такое сопоставление может приблизить нас к пониманию мотивов смены ПМЖ – об этом чуть ниже. А сейчас обратимся к цифрам. В конце позапрошлого года министр труда и социальной защиты населения РК Биржан Нурымбетов сообщил: «В период с 1991 года по 1 октября 2019 года на историческую родину вернулись 314 017 семей, или 1.057.343 наших соплеменника. Их основная часть прибыла из Узбекистана (61%). Кроме того, из КНР - 13,2%, Монголии - 11,3%, Туркменистана - 7%, России 3,7%, из других стран - 3,8%».

Несложные арифметические действия позволяют вычислить абсолютное число репатриантов из названных стран. А чтобы анализ был более полным, нужно взять в учет и общее количество проживавших там казахов, которое сильно разнилось: где-то свыше миллиона, где-то меньше ста тысяч. Значит, придется обратиться к результатам переписей населения, которые в СССР (соответственно в Узбекистане, Туркменистане, России) и Монголии состоялись в 1989-м, а в Китае – в 1990-м, то есть перед самым началом исхода наших кандасов. После этого можно будет вывести такой показатель, как процент казахов, переехавших к нам на ПМЖ, от общей их численности в данных странах на момент начала переселения (см. правый крайний столбец предлагаемой таблицы).

Кто-то может высказать сомнение по поводу цифр, характеризующих уровень миграции из Монголии, Туркменистана и Узбекистана. Например, в первой из этих стран, по данным на 1989-й, насчитывалось 120,5 тысячи казахов, за следующие тридцать лет уехали почти столько же (119,5 тысячи), но, тем не менее, сегодня там проживают примерно 115 тысяч – ненамного меньше, чем в начале массовой репатриации. Вроде бы не сходится. Но дело в том, что казахское население в этой стране всегда демонстрировало очень высокий демографический потенциал. Скажем, за предыдущие тридцать с небольшим лет (1956-1989) оно увеличилось с 36,7 тысячи до 120,5 тысячи, или почти в три с половиной раза. И потом, ведь оралманы покинули Монголию не в один момент. В среднем ежегодно уезжало примерно четыре тысячи человек, и этот «дефицит» восполнялся за счет достаточно высокого уровня рождаемости среди остававшихся там представителей нашего этноса. То же самое в полной мере относится и к Туркменистану с Узбекистаном.

Итак, получается, что в Монголии (99,1%), Туркменистане (84,3%) и Узбекистане (79,8%) процент выехавших казахов от общего количества живших там тридцать лет назад кандасов несопоставимо выше, чем в Китае (12,6%) и России (6,2%). Кстати, в двух последних странах численность казахской диаспоры за этот период увеличилась (в Китае с 1,1 почти до 1,5 миллиона, а в России – с 635 до 680 тысяч), тогда как в трех первых сократилась. Эти данные характеризуют степень, скажем так, переселенческих настроений среди наших зарубежных сородичей.

Настоящий мотив

Мы часто слышим, в том числе и от самих оралманов, что главными побудительными мотивами для них стали «зов крови», стремление связать свою судьбу c землей предков, желание остаться казахами в полном смысле этого слова и прочие чувства, называемые патриотическими. Или, говоря словами Пушкина, «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Однако приведенные выше цифры сильно противоречат этим утверждениям.

Например, насколько нам известно, в РФ нет ни одной казахской школы, о чем постоянно напоминают наши национал-патриоты, тем самым выражая тревогу по поводу «языковой дискриминации» в отношении российских казахов, утери ими национальной идентичности и т.д. Однако тамошние наши кандастар почему-то не рвутся в Казахстан, к своим корням, к тому, чтобы разговаривать, обучать детей на исконно родном языке. Про Китай мы часто слышим и читаем, что его власти проводят политику ассимиляции казахов, но и там доля наших соплеменников, готовых перебраться в Казахстан, невелика.

Тогда как, например, о Монголии наши исследователи и журналисты, бывающие в этой стране, рассказывают, что там у казахов есть все условия для сохранения языка, традиций, что они даже в большей степени, чем мы, сберегли богатство родной речи. Похожая ситуация в Узбекистане. Приведу отрывок из статьи Динары Бекболаевой, журналиста Интернет-издания Ratel.kz, которая три года назад побывала в одном из районов Навоийской области: «В районе работают 22 средние школы с казахским языком обучения. Причем обучают детей на кириллице, хотя Узбекистан давно перешел на латинский алфавит. Районная газета «Кенимех таны» выходит на казахском языке при поддержке районного хокимиата… Национальную принадлежность здесь любят подчеркивать - мы неоднократно встречали местных жительниц в казахских камзолах». А вот про Туркменистан сложно что-то сказать – слишком он закрыт.

Получается, в странах, где у местных казахских диаспор больше возможностей для сохранения своей этнической идентичности, языка, культуры (Монголия, Узбекистан), переселенческие настроения гораздо сильнее, чем в тех, где существует угроза их полной ассимиляции (Россия, Китай). Значит, основная часть приезжающих к нам оралманов движима вовсе не теми побудительными мотивами, о которых говорилось выше.

Зато очевидной выглядит другая зависимость: чем менее развита страна в социально-экономическом отношении и чем ниже в ней общий уровень жизни, тем сильнее эти самые переселенческие настроения. Например, в Монголии и Узбекистане простым людям живется куда сложнее, чем, скажем, в России. Хотя в РФ реальные доходы населения за последнее время снизились, они на протяжении всех этих тридцати лет были и остаются намного выше, чем в сравниваемых странах. Да и система социального обеспечения (материнский капитал, различные выплаты и пособия, сохранение многих «советских» гарантий, существовавших в сферах образования и здравоохранения) у нашего северного соседа несопоставимо сильнее.

А Китай и вовсе совершил в этом плане стремительный рывок. Сегодня средняя месячная зарплата по стране составляет более 900 долларов. В Синьцзян-Уйгурском автономном районе, где преимущественно и проживает многочисленная казахская диаспора, она выше, чем даже в России. Или вот: минимальный (именно минимальный) размер оплаты труда в СУАР варьируется, в зависимости от округов, в пределах 1460-1820 юаней в месяц. Это 96-120 тысяч тенге – значительно больше, чем в Казахстане.

Еще один немаловажный момент. Пик репатриации пришелся на период с 2004-го по 2011-й, когда ежегодное количество приезжавших к нам оралманов достигало 80-90 тысяч. То было самое «тучное» для Казахстана время: нефть стоила 100 долларов за баррель и даже больше, доходы населения достигли рекордного уровня. Но по мере ухудшения социально-экономической ситуации поток переселенцев стал резко сокращаться, а после 2014-го упал до 15-17 тысяч в год. Одной из причин было уменьшение квот на прием и соответственно количества тех, кто мог по приезду рассчитывать на финансовую и материальную помощь со стороны государства, а другой – вызванное кризисом снижение привлекательности нашей страны в глазах потенциальных репатриантов.

Государственный интерес

Словом, напрашивается вывод: главным мотивом для оралманов был и остается социально-экономический. Хотя, конечно, не единственным: например, в последние годы в общем количестве «возвращенцев» растет доля тех, кто жил в Китае, – скорее всего, это связано с ужесточением политики властей КНР в отношении этнических меньшинств, особенно тех, которые населяют западные территории Поднебесной.

В том, что превалирующим является материальный фактор, что к нам едут в основном малоимущие, нет ничего зазорного: любой человек ищет, где лучше, переживает за будущее детей и внуков. Это нормальный, рациональный подход, вполне объяснимый в наш прагматичный век. Но и государство, открывающее перед кандасами свои границы, наверное, вправе, исходя из тех же прагматичных соображений и социально-экономической целесообразности, регулировать вопросы, связанные с их расселением.

Известно, что оралманы предпочитают селиться в регионах с теплым климатом, с соответствующей (казахской) языковой средой, а также в больших городах. Согласно официальным данным, более 80 процентов этнических репатриантов, приехавших в страну за все годы независимости, выбрали местом жительства Алматинскую, Жамбылскую, Туркестанскую и Мангистаускую области, а также столицу и Шымкент. Но во всех этих регионах и своих лишних рабочих рук более чем достаточно, а усугублять там социальную напряженность (как это, например, случилось лет десять назад в Жанаозене) государству, мягко говоря, не с руки. Тогда как северные области Казахстана, где исход населения – главным образом, в Россию – в последние годы усиливается, нуждаются в трудовых ресурсах.

Все это нашло отражение в Концепции миграционной политики РК на 2017-2021 годы. Отмечая, что государственная помощь оралманам будет оказываться только в случае их прибытия в регионы, определенные правительством, авторы документа сделали основной акцент на иных мерах поддержки этнических казахов, проживающих за рубежом. В частности, речь идет о предоставлении им разрешения на временную работу в Казахстане с пребыванием в стране сроком до трех лет, возможном увеличении для них квот на получение государственных образовательных грантов и т.д. Также предусмотрены меры для сохранения зарубежными диаспорами родного языка, национальных традиций и культуры, укрепления их связей с исторической родиной. Как все это выполняется – уже другой вопрос.

Изменения, внесенные в политику репатриации, продиктованы именно тем прагматичным подходом, о котором говорилось выше. А призывы отдельных общественных деятелей материально стимулировать всех оралманов, вне зависимости от того, в какие регионы Казахстана они собираются приехать, можно расценить как национал-популизм. Сегодня государство должно заняться, прежде всего, повышением качества жизни тех сотен тысяч и даже миллионов своих граждан (кстати, преимущественно казахов), которые уже давно живут в стране…