После обретения независимости в нашей стране появилось немало публикаций о гонениях на руководителей и работников казахстанских вузов, которых по следам декабрьских событий 1986 года обвинили в национализме. Да и сейчас их нередко называют невинными жертвами репрессий, организованных центром в отместку за выступление казахской молодёжи, большей частью студенческой, в трагические дни Желтоксана. Насколько предъявленные им обвинения были обоснованными? Попробуем разобраться.

Явная диспропорция

В начале 1960-х по такому показателю, как количество студентов высших учебных заведения на 10.000 человек населения, Казахская ССР занимала 13-е место в Союзе, уступая в том числе всем среднеазиатским республикам. Но спустя почти четверть века, в 1984/85 учебном году, она была уже 4-й: выше располагались только РСФСР, Белоруссия и Литва. За рассматриваемый период, называемый «эпохой Кунаева», этот показатель в Казахстане вырос с 75 до 171. Цифры взяты из сборника «Народное образование в СССР».

Такой рост произошёл, главным образом, за счёт казахской молодёжи. В том же 1984/85 учебном году её доля в общем студенческом контингенте нашей республики достигла 54-х процентов – при том, что удельный вес «титульного» этноса в общей численности населения составлял около 38 процентов (если усреднить данные всесоюзных переписей 1979-го и 1989-го). В расчёте на 10.000 человек выходило 232 – второй в стране показатель среди всех крупных этнических групп после евреев и самый высокий среди тех, кто имел свои национальные союзные республики. Тогда как студентов, которые представляли все остальные этносы, проживавшие в Казахстане (русские, немцы, украинцы, корейцы, уйгуры и другие), на 10.000 человек насчитывалось лишь 131 при среднесоюзном значении 188.

Подобной диспропорции не было, пожалуй, ни в одном другом «субъекте» СССР. Скажем, в соседнем Узбекистане удельный вес студентов коренной национальности в общей численности учащихся вузов составлял на тот момент 67 процентов, что примерно соответствовало доле «титульного» этноса в составе населения – около 69 процентов. Об этом очевидном перекосе говорил на съезде Компартии Казахстана в феврале 1986-го, то есть ещё до декабрьских событий, секретарь ЦК по идеологии Закаш Камалиденов. Позже Кунаев писал в мемуарах: «Выступление Камалиденова было проникнуто духом «процентомании». Он резко критиковал руководителей вузов за высокий процент студентов из лиц коренной национальности». А этими самыми руководителями были преимущественно казахи.

Взять Алма-Ату, где произошла трагедия декабря 1986-го. В этом городе были сосредоточены 16 (причём наиболее престижные) из 55 казахстанских вузов и не менее трети всего студенческого контингента республики. Удалось выяснить фамилии ректоров 15 высших учебных заведений тогдашней столицы по состоянию на начало 1986-го, и из них лишь две неказахские: сельскохозяйственным институтом руководил Борис Шах, энергетическим – Александр Богатырёв. Остальные 13 – «титульные»: они возглавляли в том числе наиболее востребованные тогда абитуриентами КазГУ, «Нархоз», политехнический, архитектурно-строительный, медицинский, театральный институты, где был самый большой конкурс.

Землячество и коррупция

Историк Саттар Казиев в своей докторской диссертации «Советская национальная политика и проблемы доверия в межэтнических отношениях в Казахстане» (2015 г.) писал: «В казахстанских вузах в 1970-е - первой половине 1980-х годов процветал протекционизм по этническому, земляческому и клановому признакам. В первую очередь это коснулось вузов Алма-Аты и Чимкента…». И привёл цифры, преданные огласке в феврале 1986-го (скорее всего, на том самом партийном съезде): в КазГУ доля казахских студентов составляла 75,8 процента (для сравнения: русских – 18,8), в Институте народного хозяйства («Нархоз») – 73,7, в Институте инженеров железнодорожного транспорта – 79 процентов и т.д.

Такое стало возможным вследствие того, что в высших учебных заведениях Алма-Аты многие ректоры создали, по сути, кланово-трайбалистскую систему, в которой главную роль играли выходцы с юга республики. Историк указывает, что, по данным на 1987 год, например, в КазГУ в родственных связях находились 90 сотрудников, в «Нархозе» – 195… При приёме студентов они отдавали предпочтение выходцам их тех родов, к которым принадлежали сами, и своим землякам. Поступить в престижные столичные вузы было сложно не только представителям неказахского населения, но и той части казахской молодёжи, которая выросла в северных и западных областях республики. Поэтому ей пришлось ориентироваться либо на местные институты, либо на вузы соседних регионов РСФСР. Клановый протекционизм породил, в свою очередь, круговую поруку и масштабную коррупцию.

Надо сказать, что в советский период именно вузовская система стала одной из самых коррупциогенных. Практически все родители горели желанием дать своим детям высшее образование, но в университеты и институты ежегодно принимали лишь около трети выпускников школ (каждый вуз должен был уложиться в установленный для него план набора первокурсников). Поэтому широкое хождение получил блат, а те, кто не имел нужных связей, но располагал достаточными денежными суммами или, например, большим количеством скота, ради своих чад готовы были сделать щедрые подношения. Потом этим же чадам, уже студентам, поступившим, по сути, в обход конкурса, опять же не бесплатно помогали «успешно» сдавать сессии. В период с 1981-го по 1985-й за взятки были осуждены 78 человек (из выступления Камалиденова на съезде), а в 1986-м среди пойманных за руку оказался, например, декан одного из факультетов «Нархоза».

В те времена – впрочем, как и сейчас – очень многие хотели поступить «на юриста». Но если сегодня по этой специальности обучают чуть ли не в каждом вузе, то тогда в Казахстане такие кадры готовили только в КазГУ, плюс небольшое количество в Карагандинском университете. А отсюда большой конкурс. Например, на заочное отделение юрфака КазГУ в 1986-м было подано 2.318 заявлений при почти десятикратно меньшем плане набора. И около 75 процентов абитуриентов составили выходцы из южных областей. Чем можно объяснить такое? Тем, что у жителей юга было большее рвение к юриспруденции? Или же тем, что представители других регионов Казахстана понимали: там, где всё схвачено «южанами», им ничего не светит?

Разное отношение

В январе 1987-го, вскоре после Желтоксана, одна из ведущих центральных газет «Известия» опубликовала статью «Паутина» за авторством журналиста Вячеслава Щепоткина, который побывал в нашей республике. По словам корреспондента, на первом курсе заочного отделения юрфака КазГУ в то время учились 245 человек, из них казахов – 167, русских – 42, украинцев – 7. представителей других этносов – 29. Он спросил у ректора университета Умирбека Джолдасбекова (того самого, чьё имя сегодня носят улицы в Шымкенте, откуда он родом, и Алматы, а также Дворец студентов в КазГУграде): «Почему так получается?». Тот ответил: «Потому что у русских родителей профессия юриста не престижна, а любой отец-казах хочет иметь сына-прокурора».

Несколько удивившись этому объяснению, журналист затем остановился на уровне знаний будущих юристов и привёл такой факт. Во время летней экзаменационной сессии 1986-го около двухсот студентов дневного отделения юридического факультета получили в обшей сложности порядка четырёхсот неудовлетворительных оценок. Причём почти половина их – по трём предметам, а значит, согласно инструкции Министерства высшего образования СССР, они должны были быть отчислены. Но им позволили пересдать экзамены.

В статье также говорилось о факультете журналистики КазГУ, единственном тогда в республике, готовившем будущих работников СМИ. Туда, писал корреспондент, в течение многих лет принимали крайне мало казахов из северных и центральных областей республики, вследствие чего в этих регионах лишь 14 процентов сотрудников казахскоязычной прессы имели высшее журналистское образование. Тогда как в Меркенском районе Джамбульской области, откуда родом декан Темирбек Кожакеев, людей с дипломами журфака так много, что 25 из них не могли найти работу по специальности.

Возможно, корреспондент «Известий» (или те, кто дал ему эти цифры) сгустил краски. К тому же он, видимо, не принял во внимание то обстоятельство, что в северных и центральных областях нашей республики доля казахского населения тогда была небольшой – 20-25 процентов. Но даже с учётом этого приведённые им факты, если они, конечно, хотя бы наполовину соответствовали действительности, наводили на не очень хорошие выводы.

В те времена существовала практика направления казахской молодёжи в Москву и Ленинград для обучения в наиболее авторитетных вузах СССР. Но и здесь очевидное преимущество отдавалось южанам. Например, в 1981 году из 217 выделенных квот 98, или немногим меньше половины, достались выходцам из двух областей – Алма-Атинской (включая Алма-Ату, где была сосредоточена почти вся так называемая национальная элита со своими детьми) и Чимкентской, хотя в них проживала лишь четверть всего казахского населения республики. Похожая картина наблюдалась и в следующие годы.

После декабрьских событий 1986-го в вузах Алма-Аты были организованы проверки, кое-где возбуждены уголовные дела. В половине высших учебных заведений города (включая КазГУ, «Нархоз», институт иностранных языков, архитектурно-строительный институт, медицинский, театральный) сменили ректоров, кое-кому пришлось положить партбилеты на стол. Сегодня при оценке тех событий претензии, которые им предъявили, нередко называют надуманными. А очевидные диспропорции в этническом составе студентов того времени кое-кто сейчас выдаёт за патриотизм, за заботу о том, чтобы как можно больше казахской молодёжи получили высшее образование

Но если это и был «патриотизм», то, скорее, клановый, густо сдобренный трайбализмом...