Ровно тридцать лет назад, 17 марта 1991-го, состоялся единственный за всю историю существования Советского Союза референдум. Гражданам страны было предложено ответить на вопрос об их отношении к сохранению СССР. Три четверти пришедших на избирательные участки высказались за дальнейшее существование страны с таким названием, но спустя всего девять месяцев она приказала долго жить.  

Двусмысленность вместо конкретики

По сей день часто можно услышать мнение, что в декабре 1991 года политические элиты союзных республик вероломно нарушили мартовское волеизъявление советского народа и развалили СССР. Однако случившееся тогда вряд ли заслуживает столь однозначно-категоричной оценки.

Следует напомнить, что к моменту проведения референдума Союз уже начинал разваливаться. Еще в 1990-м сразу несколько республик – Литва, Латвия, Эстония, Армения и Грузия (именно в такой последовательности) – поочередно объявили о независимости и прекращении на своих территориях действия Конституции СССР. Молдавия была охвачена конфликтом между «прорумынскими» и «просоветскими» силами, что позже привело к отделению от нее Приднестровья. Даже Российская Федерация, стержень советской империи, в июне 1990-го провозгласила свой государственный суверенитет и «приоритет Конституции и законов РФ над законодательными актами СССР».

В таких условиях 4-й Съезд народных депутатов СССР, созванный в самом конце того же года, высказался за разработку и заключение нового союзного договора, который бы, с одной стороны, обеспечил сохранение единого государства, а с другой, предоставил республикам более широкие полномочия. И тогда же было принято решение о проведении всесоюзного референдума.

Первоначально на него собирались вынести пять вопросов, в том числе такие: «Считаете ли вы необходимым сохранение СССР как обновленной федерации равноправных суверенных республик?», «Считаете ли вы необходимым сохранение СССР как единого государства?», «Считаете ли вы необходимым сохранение в СССР социалистического строя?», «Считаете ли вы необходимым сохранение в обновлённом Союзе советской власти?». Но тут сказались присущие Михаилу Горбачеву нерешительность и двойственность (позиция «и нашим, и вашим»). По его настоянию вместо этих достаточно конкретных вопросов в бюллетень был включен лишь один-единственный, но звучавший расплывчато: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?».

Иначе говоря, было не совсем понятно, за что предлагалось голосовать: то ли за сохранение Союза, то ли за его обновление. Допустим, если какая-то часть электората хотела, чтобы СССР существовал и дальше, но безо всякого его обновления (с прежними взаимоотношениями между центром и республиками, с чисто декларативной самостоятельностью последних, с доминирующей ролью КПСС и т.д.), то как ей следовало поступить?   

Между тем, если бы вопрос был поставлен конкретно: «Считаете ли вы необходимым сохранение СССР как единого государства?» (и если бы к нему добавили еще два: о форме этого союзного государства и о том, какой общественно-политический строй более предпочтителен), то людям было бы проще сориентироваться, и соответственно мнение народа стало бы гораздо более ясным и понятным. А если бы большинство ответило на этот вопрос положительно, то будущие инициаторы Беловежского соглашения, окончательно «похоронившего» Союз, возможно, не действовали бы столь решительно. И уж, во всяком случае, Борису Ельцину и его окружению летом 1999-го, когда депутаты от КПРФ начали в отношении президента РФ процедуру импичмента, было бы гораздо сложнее защититься от обвинения в развале СССР (оно стояло первым в списке претензий к главе государства).

Кто больше хотел независимости?

Впрочем, в Казахстане решением нашего Верховного совета вопрос, вынесенный на референдум, был сформулирован иначе: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств?». С одной стороны, слово «республики» заменили на слово «государства», что означало более высокую статусность и соответственно больше «суверенности», в том числе для самого Казахстана, а с другой, убрали ту двусмысленность, которая присутствовала в общесоюзной версии вопроса, и оставили только фразу о «сохранении» СССР. В итоге при очень высокой электоральной активности (из каждых десяти граждан с правом голоса на избирательные участки пришли девять) 94,1 процента казахстанцев сказали «Да», и лишь 5 процентов – «Нет».

Вообще, во всех республиках Центральной Азии и в Азербайджане доля высказавшихся за сохранение Союза оказалась гораздо выше, чем в трех славянских (власти других шести «субъектов» СССР проигнорировали референдум, поскольку к тому времени уже взяли твердый курс на независимость). Об этом свидетельствует предлагаемая ниже таблица:  

Как видим, в центрально-азиатском регионе и в Азербайджане положительно ответили  на поставленный вопрос от 93,1 до 97,7 процента граждан, тогда как в Белоруссии этот показатель составил 82,7, а в РСФСР и Украине – чуть больше 70 процентов. В главных российских городах – Москве и Ленинграде (Санкт-Петербургом он станет через полгода), которые в то время считались «центрами демократических сил», проголосовавших «за» и «против» оказалось примерно поровну. А в Свердловске, будущем Екатеринбурге, где было особенно много сторонников Ельцина, бросившего вызов союзному центру и лично Горбачеву, за сохранение СССР и вовсе высказалось всего-то чуть больше трети населения – 34,2 процента.

Выходит, азиатские окраины советской империи, если исходить из итогов референдума, в большей степени, чем сама «метрополия» (Россия), держались за Союз. Объяснение такого парадокса вроде бы лежит на поверхности: эти республики оказались менее затронутыми «перестройкой» и связанными с ней процессами демократизации, гласности, освобождения из-под диктата Компартии. А значит, в них, как считают некоторые, либо многие голосовали с привычной оглядкой на местные власти, либо последние по традиции «нарисовали» требуемые итоговые цифры.

Но ведь к тому времени прошли транслировавшиеся на всю страну первые съезды народных депутатов СССР, которые серьезно изменили сознание и психологию советских людей. Плюс, например, в Казахстане годом раньше состоялись выборы в Верховный совет республики, и в целом ряде одномандатных округов независимые кандидаты одержали победы над теми, кого выдвинула власть. Один только факт. В Теренозекском районе Кызылординской области его первый секретарь (по сути, хозяин района) Жолдасбек Ердешбаев, входивший в самый ближний круг тогдашнего первого секретаря обкома, проиграл на выборах Мухтару Шаханову, который тогда «двигал» тему Желтоксана и которого руководство республики, мягко говоря, не горело желанием видеть в парламенте. Словом, на откровенные фальсификации итогов голосования власти уже не решались. А значит, цифра в 94,1 процента, скорее всего, объективно отражала реальные настроения казахстанцев.

Если она все же была «нарисована», то это может свидетельствовать только о том, что политическая элита нашей республики, как и соседних среднеазиатских, в тот момент отнюдь не жаждала выхода из состава СССР. Тогда как в славянских эта самая политическая элита была больше настроена на разрыв с центром, что позже и подтвердилось в Беловежской пуще.

Неоднозначное отношение

...Пять лет назад международное агентство «Евразийский монитор» организовало социологическое исследование на тему «Общественное мнение о распаде СССР в странах постсоветского мира», приурочив его к 25-летию  Беловежского соглашения. Им были охвачены Армения, Грузия, Казахстан, Молдавия, Украина и России. В нашей стране опрос более чем тысячи респондентов провел Центр общественно-политических исследований «Стратегия».

На вопрос «Лично вы сожалеете о том, что СССР распался?» 38 процентов казахстанцев ответили «Да», 46 процентов – «Нет», а остальные 16 затруднились ответить. Интересно, что у нас ностальгирующих по советским временам оказалось меньше, чем в Армении и Молдавии (тех республиках, которые в числе первых заявили о своем стремлении к выходу из Союза) – там доля таких граждан составила соответственно 56 и 50 процентов. Разумеется, в основном это представители старшего поколения. Скорее всего, главное объяснение кроется в остром социально-экономическом кризисе, который переживали (и продолжают переживать) обе названные страны. Поскольку в Казахстане за минувшие пять лет реальные доходы населения снизились, то можно предположить, что процент таких людей у нас увеличился. Но, с другой стороны, количество граждан, заставших в сознательном возрасте СССР, за эти годы сократилось, а сменившей их молодежи не о чем вспоминать, а значит, и не о чем сожалеть.

При этом лишь менее четверти казахстанцев (и примерно такая же доля россиян, армян, молдаван) назвали реально возможным воссоздание единого союза постсоветских стран. А в Грузии и Украине таких оказалось менее десяти процентов.

Но самым интересным был вопрос, который звучал так: «Если бы сегодня проводился референдум об объединении бывших союзных республик в новый союз (с общей границей, с общим парламентом и правительством, с единой валютой), вы бы лично проголосовали «за» объединение, «против» или вообще не стали бы участвовать в таком референдуме?». В России «за» высказались больше половины опрошенных, в Армении и Молдавии – по 45 процентов (больше, чем выступивших «против»). Обратная ситуация была в Грузии и Украине – всего 15-19 процентов «за» и 32-43 процента «против» (остальные либо отказались бы от участия в референдуме, либо не имеют однозначной позиции).

А вот казахстанским респондентам этот вопрос, видимо, не был задан – во всяком случае, в результатах социологического исследования информация на сей счет отсутствует…