В последнее время усиливается ощущение, что пересмотр отношения к событиям нашего недавнего прошлого преследует цель не столько восстановить историческую справедливость, сколько навязать обществу иные идеологические оценки и даже клише, новых «героев» и новых «злодеев». Можно ли говорить о том, что трактовка истории 20-го века становится все более тенденциозной? Оправданна ли – и до каких пределов – ее политизация? Какими могут быть последствия такого подхода? Обсудить эти вопросы мы пригласили политолога Аскара Нуршу.

«Власти и ученые не готовы копать глубже»

- Аскар Куандыкович, возможно ли в принципе избежать политизации истории? Если да, то каким образом?

- Все эти споры возникли не сегодня. Соответствующие оценки звучали еще в 1980-х, в рамках процесса реабилитации жертв сталинских репрессий, затем в 1990-х, причем они были гораздо более жесткими, чем сейчас. И хотя тогда властям удалось их приглушить, вопросы остались и периодически всплывают, как только появляется повод – чаше всего в канун Дня памяти жертв политических репрессий и массового голода, который в Казахстане отмечают 31 мая.

Наивно полагать, что эти дискуссии сами утихнут со временем. Напротив, они имеют тенденцию к обострению, поскольку в обществе растет потребность в объективной оценке причин и последствий тех или иных исторических событий, особенно трагических. Попытки игнорировать их еще больше усугубляют ситуацию и попутно развязывают руки различным политическим силам, которые стремятся заработать очки на этой теме. Очевидно, есть только один верный способ избежать излишней политизации этих вопросов и снизить их остроту – перевести обсуждение в конструктивное, более научное русло.

Тут напрашивается аналогия с так называемым земельным вопросом, который тоже имеет свойство обостряться из года в год. Долгое время власть закрывалась от него, запрещала земельные митинги, арестовывала их организаторов, преследовала активистов. И что в результате? Постепенно она утрачивала контроль над ситуацией, поскольку в обществе росли разочарование и недоверие. Лишь недавно власть, наконец, признала существование проблемы, начала над ней работать, пересматривать законодательство и тем самым заметно снизила накал дискуссии.

Впрочем, применительно к историческим вопросам нельзя сказать, что власть совсем уж их игнорировала. Можно вспомнить статью Елбасы «Взгляд в будущее: модернизация общественного сознания», опубликованную в апреле 2017 года: в ней как раз прозвучали интересные оценки того периода - и позитивные, и негативные. Как подчеркнул Нурсултан Назарбаев, ХХ век для нашего народа был во многом трагическим – он нанес страшный демографический удар по нации, и никто не вправе навязывать нам свое субъективное видение истории.

Или взять статью второго президента «Независимость дороже всего», увидевшую свет в январе текущего года. В ней сделан акцент на первом массовом голоде 1920-х годов, о котором до сих пор мало что известно. Касым-Жомарт Токаев заявил, что государство должно дать оценку этой трагедии, и призвал специалистов заняться изучением данной темы, подойдя к ней «сдержанно и ответственно», на чисто научной основе. Кстати, его статья перекликается с книгой казахского политического деятеля Мустафы Шокая, которая в 2017-м была переиздана по инициативе политолога Досыма Сатпаева. В ней тоже говорится о голоде начала 1920-х годов, в результате которого, по некоторым оценкам, погибло не меньше людей, чем в период голода 1930-х.

Все эти публикации, заявления и поручения указывают на то, что власть готова обсуждать эти вопросы и давать им адекватные оценки. Другое дело, что она пока не совсем готова к тому, чтобы раскрыть какие-то нелицеприятные факты...

- Почему? Что этому мешает?

- Причины можно разделить на два блока – внешнеполитические и внутриполитические. Начну с последних. Когда я говорил о готовности власти обсуждать эти проблемы, то имел в виду эволюционный путь, то есть без излишней спешки и шумихи. Она прекрасно понимает, что нельзя просто взять и вывалить в публичное поле содержимое всех архивов, поскольку общество еще не готово – чисто политически – к такому повороту. Это во-первых.

Во-вторых, история Казахстана в кратко-конспективной форме уже изложена в документах и учебниках. Мы признали и трагедию «Алаш-Орды», и голод, и сталинские репрессии, но все это лишь поверхностные сведения. Ни власть, ни сами ученые пока не готовы копнуть глубже, поскольку опасаются обнаружить такие факты, которые могут разрушить выстроенную за эти годы концепцию истории. Тем более что им же самим потом придется давать оценку вновь всплывшим обстоятельствам. Связано это в том числе и с тем, что партийно-советская и хозяйственная номенклатура Казахской ССР (ранее АССР) состояла из людей, которые либо принимали участие в установлении большевистской власти, либо приспособились к ней. Впоследствии она в немалой степени пополнялась их потомками. А, как известно, нынешняя политическая и деловая элита страны возвысилась благодаря родственным связям с советской номенклатурой.

Разумеется, сказанное выше не означает, что поиски исторической правды были задвинуты в дальний ящик, просто этот процесс сам по себе весьма кропотливый и требующий много времени, – он не рассчитан на быстрый эффект. Как бы мы ни хотели получить ответы на свои вопросы здесь и сейчас, события прошлого будут предаваться гласности и оцениваться постепенно, дозированно.

Понимаете, власть у нас в стране, как и в целом на Востоке (даже если это диктатура, тоталитаризм), все еще носит сакральный характер. Десакрализация для нее немыслима и чревата последствиями в виде утраты контроля над обществом. Этим тоже можно объяснить то, почему наша власть опасается резкой дискредитации всего и вся. Следовательно, она не станет торопиться с обнародованием нелицеприятных исторических фактов, если таковые вскроются, и будет плавно подводить общество к их восприятию. Хотя, надо признать, казахстанцы уже ко всему готовы и достаточно хорошо осведомлены, в том числе через какие-то семейные истории - практически у каждого есть предки, которые испытали репрессии или голод.

Но говорить о том, что казахи все переругаются после того, как откроют архивы (такое мнение сейчас продвигают отдельные политологи), — это большое преувеличение. Не надо бояться. Просто некоторые старые идолы покатятся с пьедесталов. И это не страшно. У нынешних казахстанцев, особенно молодых, свои кумиры.

«Словом «геноцид» не разбрасываются»

- А каковы внешнеполитичсекие причины ?

- Казалось бы, казахстанское общество уже готово назвать голод 1930-х годов «геноцидом». Но одно дело, когда подобные оценки звучат внутри страны, и совсем другое – за ее пределами. С точки зрения внешней политики, у термина «геноцид» есть вполне очевидные международно-правовые последствия. Например, в мае этого года Германия официально признала геноцидом свои действия в отношении двух племен в Намибии в период колониализма (начало ХХ века). Помимо официальных извинений, она пообещала выплатить помощь в размере более миллиарда евро. В истории были и другие примеры. Самый известный из них – признание Холокоста и, как следствие, денежные компенсации его жертвам.

То есть, такими словами как «геноцид», в мировой политике не разбрасываются. В нашем случае, назвав Ашаршылык геноцидом, мы неминуемо столкнемся лоб в лоб с российской версией истории.

- И чем чревато такое «столкновение»?

- Россия сейчас тоже стоит перед дилеммой, которая носит как внутриполитический характер, так и внешнеполитический. Если помните, в конце 1980-х там стали активно рассекречивать архивные документы (например, тот же пакт Молотова–Риббентропа), и сталинизм в основном подергался осуждению. Однако в последнее время российская власть заняла иную позицию: теперь она активно противостоит «фальсификаторам» истории (в ее понимании это те, кто иначе трактует события прошлого). В частности, Госдума спешно принимает новые законы и отдельные поправки, запрещающие даже сравнивать сталинизм с нацизмом.

Что движет Кремлем? Если, допустим, примеру Украины, которая квалифицировала голодомор 1930-х годов геноцидом своего народа, последуют и другие постсоветские страны, то это может привести не только к серьезному ухудшению их отношений с Россией... К примеру, в Москве сейчас опасаются того, что тема украинского голодомора будет разыграна Западом для нанесения по ней удара на идеологическом фронте. При таком сценарии, помимо очернения российской политики, неизбежно замаячит угроза репараций, компенсаций и требований принести официальное извинение. Нынешняя Россия не готова пойти на такой шаг.

Главным контраргументом Кремля в данном случае является то, что массовый голод имел место не только в Казахстане, Украине, но и в Поволжье, на северном Кавказе. В тот период погибло много этнических русских. Все чаще звучит тезис, что вместе с союзным руководством не меньшую ответственность за случившуюся трагедию несут национальные кадры, управлявшие на местах, но не справившиеся с ситуацией.

Впрочем, это детали. В целом же Россия сегодня активно противодействует любым концепциям истории, которые либо не совпадают с ее версией, либо потенциально чреваты внешнеполитическими проблемами. Где-то ее опасения небеспочвенны, поскольку противостояние между РФ и Западом обостряется, а история и ее интерпретация, в свою очередь, геополитизируются.

Сейчас Россия даже в вопросах, касающихся оценки событий прошлого, ведет себя как осажденная крепость. Там, где взгляды других стран противоречат ее позиции, представители российской власти и с их подачи общественные деятели идут в атаку, обвиняя оппонентов в фальсификации истории или ее переписывании. Это, по сути, полноценный конфликт. Скажем, применительно к трактовке всего, что связано со Второй мировой войной, Россия сражается против «западного фронта», а в том, что касается истории Российской империи и СССР, она противостоит «постсоветскому» фронту.

Надо отметить, что внутри РФ постепенно актуализируется вопрос пересмотра официального подхода ко многим аспектам ее истории в период между приходом к власти большевиков в 1917 году и смертью Сталина в 1953-м. Удивительно, но спор между «белыми» и «красными» до сих пор не утих.

Болезненное отношение к прошлому характерно не только для Казахстана, России, но и для других постсоветских стран. Причина в том, что история не замыкается в государственных границах – она трансгранична. Есть много исторических персонажей, которые принадлежали к одной этнической группе, но жили и осуществляли свою деятельность в том числе на территориях других стран. Тем более что границы между государствами постоянно менялись, империи зарождались и распадались. И такие моменты, конечно, тоже усложняют задачу историкам, дают поводы для споров.

Любой острый вопрос, включая отношение к массовому голоду, можно смягчить, если организовать спокойную и конструктивную дискуссию с участием ученых России и соседних с нею стран. Ведь, по большому счету, Казахстану нужно лишь признание того, что были многочисленные жертвы, и моральное осуждение виновных, хотя все они давно уже умерли... Если Россия не в состоянии найти общий язык в таком вопросе с Казахстаном, то тогда с кем она вообще сможет его найти?

«С уходом Елбасы ворота приоткрылись»

- А как вы оцениваете заявления на эту тему спикера сената Маулена Ашимбаева, партии «Ак жол», некоторых депутатов и отдельных членов госкомисии по реабилитации жертв репрессий?

- Те, кто призывает не политизировать тему голода и других трагических событий, в частности, Маулен Ашимбаев, думаю, тоже исходят из названных выше внутриполитических и внешнеполитических аспектов. Они осознают, что рано или поздно это может вызвать противостояние с Россией, к чему Казахстан не готов ни экономически, ни политически. Об этой неготовности свидетельствует и сдержанная реакция наших властей на провокационные заявления российских политиков (Путина, Жириновского, Никонова и других) в отношении казахстанских территорий.

Что касается партии «Ак жол», то поскольку она позиционирует себя как продолжательницу дела «Алаш-Орды», то, естественно, не будет стоять в стороне, когда речь заходит о репрессированных. На этих идеях, собственно, и строятся ее программные идеологические установки. А это значит, что время от времени она будет напоминать о себе в данном ключе.

На самом деле тему массового голода в Казахстане никто не замалчивает. Вопрос в его масштабах – именно они вызывают споры. Но раз власть еще не готова назвать их и раз ей для этого нужно время, то она хотя бы не должна игнорировать соответствующие дискуссии, поскольку в ходе них могут быть предложены альтернативные политико-идеологические проекты. Конкуренцию здесь вполне может составить национал-патриотическое движение. Ведь эти темы касаются самоидентификации казахов, и если власть не будет участвовать в их обсуждении и тем самым идентифицировать себя с обществом, то все козыри перейдут в руки оппозиции. То есть это не просто вопрос истории, это вопрос государственного строительства и идеологии.

- И все-таки, почему эта дискуссия обострилась именно сейчас?

- 30 лет страной руководил Нурсултан Назарбаев – он был центральной фигурой, люди отмечали его заслуги в восстановлении государственности, в том числе в решении вопросов делимитации и демаркации наших границ. Но с избранием второго президента сменилась политическая эпоха. Здесь я хочу привести аналогию с Уинстоном Черчиллем, который внес огромный вклад в победу союзников над нацизмом, но, когда пришло время, уступил пост британского премьера Энтони Идену (в 1955 году). Период правления Назарбаева тоже стал частью истории Казахстана.

Однако с его уходом ученые и простые граждане уже не смотрят на отечественную историю глазами Елбасы, а стараются заглядывать дальше и шире – с учетом задач государственности и нациестроительства в стране, у которой уже другой президент. И дело здесь не в самом Токаеве, а во взрослении нации. Для развития ей необходимо разобраться в себе, в своей истории, в «белых пятнах». Это вопросы самоидентификации. Именно с этим я связываю обострение в последнее время дискуссий вокруг массового голода и других исторических тем – «Алаш-Орды», эпохи ханов и батыров, Золотой Орды и т.д.

Елбасы не только создавал возможности для развития страны – есть темы и вопросы, раскрытие которых он сдерживал, исходя из политической ситуации на тот момент. С его уходом закрытые ворота приоткрываются там, где власть не видит политической целесообразности в том, чтобы быть Цербером…