В создании исторических мифов мы за тридцать лет независимости, похоже, не только догнали, но и перегнали мифотворцев советского разлива. Сегодня у нас этим активно занимаются даже люди, называющиеся учеными-историками, кандидаты и доктора наук, читающие лекции в вузах, а значит, непосредственно участвующие в формировании нового поколения исследователей прошлого. Примеры? Пожалуйста.
Чем чудовищнее ложь, тем быстрее в нее поверят?
В канун Дня памяти жертв политических репрессий появился целый ряд публикаций на эту тему, в том числе интервью с теми, кто имеет прямое отношение к соответствующей государственной комиссии, созданной указом президента страны в ноябре прошлого года. Но если высказывания историка и мажилисмена Берика Абдыгалиулы вызвали довольно широкий резонанс, причем и в соседней России, после чего ему пришлось даже давать дополнительные пояснения, то опубликованное на портале «Азаттык» («Радио Свобода») интервью с доктором исторических наук, профессором Евразийского национального университета Арайлым Мусагалиевой прошло мало замеченным. Между тем, она сделала несколько, мягко говоря, неоднозначных заявлений.
Вот одно из них: «В центральных архивах России есть сборники документов «Трагедия Советской деревни», «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД». В этих документах говорится, что в Казахстан должны были переселить один миллион человек. В своей книге «Советское государство и кочевники» российский ученый Федор Синицын говорит, что кочевников должны были истребить, чтобы поселить этот миллион человек».
Планы переселения действительно были. Но то, что ради этого собирались истребить столь огромное количество людей…. Я прочел книгу, на которую ссылается Мусагалиева. Полное ее название «Советское государство и кочевники. История, политика, население. 1917-1991». Автором является доктор исторических наук Федор Синицын. При желании эту книгу, изданную всего два года назад, можно скачать из Интернета. Для тех, кто интересуется советским периодом жизни казахского народа, особенно темой его перехода к оседлости и связанного с этим массового голода начала 1930-х, она представляет безусловный интерес.
Синицын и впрямь крайне негативно оценивает не только то, как осуществлялось «оседание», но и сами планы в этом отношении: «Борьба с кочевой цивилизацией и попытка «переделать» ее в оседло-земледельческую — фактически борьба с самой природой. Начав такую борьбу, власти проявили преступную самонадеянность». Или другая цитата: «Наиболее сильным по размаху форсирование модернизации «кочевых» регионов было в Казахстане, и именно там оно привело к наиболее трагическим последствиям. Таким образом, это форсирование изначально было негодным начинанием, которое нельзя было воплощать в жизнь».
Однако Синицын нигде не говорит о том, что «кочевников должны были истребить». Напротив, он утверждает, что «в СССР голод и смерть людей не планировались ни центральными, ни местными властями». Кроме того, по его данным, уже после того, как ситуация в Казахстане нормализовалась, в республику «вернулось из откочевок от 414 тыс. до 665 тыс. человек (предположительно, что из них из-за границы — 60-100 тыс. человек)», причем советское руководство требовало от властей соседних стран, куда они откочевали, возвращения и остальных. Зачем это было делать, если стояла задача «освободить пространство» для переселенцев из других регионов СССР?
На самом деле такая задача и не ставилась. Была другая – освоить эту огромную и малолюдную территорию. Казахстан и по сей день относится к числу стран с наименьшей плотностью населения – по числу жителей на каждый квадратный километр он занимает 184-е место в мире (из 198). А тогда, в начале 1930-х годов, плотность была втрое ниже. И именно этим объяснялось то, почему нашу республику выбрали местом, куда отправляли так называемых спецпереселенцев – «не в последнюю очередь потому, что, по мнению властей, территория этого региона требовала освоения», пишет Синицын. То есть, переселенческая политика СССР применительно к Казахстану заключалась не в «замещении» одного народа (коренного) представителями других этносов (пришлыми), а в «добавлении», чтобы получить больше в сумме. А заодно, можно предположить, в «разбавлении».
И, разумеется, насильно переводя казахов на оседлость, советская власть вовсе не ставила перед собой цель «уничтожить» их. Как, кстати, и коренных жителей-номадов Киргизии, Калмыкии, Хакасии, Бурятии, целого ряда других регионов, где тоже проводился аналогичный курс. Да, большевики решали свои задачи, в том числе политические, мобилизационные: ведь кочевников в силу их подвижного образа жизни и специфики внутреннего устройства таких обществ было очень сложно держать под контролем, подвергать «советизации», идеологически обрабатывать, рекрутировать в армию и т.д. Кроме того, советский проект был модернизационным, даже принудительно-модернизационным (людей пытались, образно говоря, «пинками загнать в новый мир»), предполагавшим форсированную «культурную революцию», и, прежде всего, полную ликвидацию неграмотности, – а в отношении постоянно кочующего населения выполнение этой задачи могло затянуться на многие десятилетия.
То есть существовал целый комплекс причин, которые побудили советскую власть пойти на слом традиционных устоев жизни казахского народа – слом, завершившийся страшной гуманитарной катастрофой. Но Мусагалиева сводит все к одному – к намерению «истребить» значительную часть этноса. А главное – приписывает эту мысль своему коллеге из другой страны: дескать, раз даже российские ученые признают, что подобное намерение было, то какие еще могут быть сомнения? Позволительно ли доктору исторических наук, профессору прибегать к подобным методам аргументации?
Плоды просвещения
А вот другая ее фраза из интервью: «Я изучила множество архивных документов советского правительства: оно принесло много страданий... Меня удивляют те, кто пытается оправдать эту систему, говоря, что она принесла просвещение и образование. Какое просвещение советская власть принесла казахам? Она только научила быть учителями и врачами. Их отправляли работать в сёла. Почему не преподавали космические науки и ядерную физику? Потому что для советской власти мы были одной из старых колоний. Если советская власть кого-то и обучала и строила комплексы, то только в своих интересах».
Относительно «много страданий», если иметь в виду сталинский период, стоит согласиться. Но вопрос-утверждение «Какое просвещение советская власть принесла казахам?» (мол, ничего в этом плане она не дала) из уст ученого-историка, преподавателя, профессора звучит, по меньшей мере, странно.
Согласно данным, полученным по результатам первой в СССР всеобщей переписи населения 1926 года, доля грамотных среди казахов на тот момент составляла 6,9 процента, среди русских в Казахстане – 36,0 (а в целом по Союзу – 40,7). Отставание огромное. Но уже к концу 1930-х соотношение кардинально изменилось – на 54,5 к 70,4. Эти цифры исследователи Рымбек Жумашев и Сергей Баканов назвали в своей статье «О темпах ликвидации неграмотности в Казахстане», опубликованной в академическом журнале «Вопросы истории» в 2002-м году. Поставив под сомнение то, что было зафиксировано в официальной статистике СССР, и взяв за основу подлинники таблиц, обнаруженные ими в Российском государственном архиве экономики, они пришли к выводу: «Процент грамотности населения (всего – прим. авт.) Казахстана в 1939 г. реально был ниже, чем заявляла советская статистика (76,3%), и составил около 61,4%, что свидетельствует о «натяжках», допущенных статистическими органами. Тем не менее, рост грамотности за 12 лет межпереписного периода налицо: с 17,8% в 1926 до 61,4 % в 1939 году. Особенно впечатляет рост грамотности среди казахского населения: с 6,9% до 54,5%». Отчасти такой взрывной рост, по мнению исследователей, объяснялся «катастрофической убылью (вследствие массового голода – прим авт.) казахского населения, в большинстве своем неграмотного». Но даже с учетом этого нельзя не признать: за какие-то десять лет (активная кампания «ликбеза» в Казахстане началась лишь в конце 1920-х) был сделан огромный шаг вперед.
А теперь данные на вторую половину 1980-х, когда Союз приближался к своему распаду. Если в целом по СССР на каждую тысячу жителей в возрасте 15 лет и старше приходилось 812 человек со средним (полным или неполным) образованием, в России – 806, в Украине – 794, то в Казахстане – 838. Число студентов высших учебных заведений в расчете на каждые 10.000 населения среди представителей казахского этноса достигло цифры 232. Это на 29 больше, чем среди русских, и на 44, чем в целом по Союзу. И еще для сравнения: в таких развитых европейских странах, как Великобритания, Германия, Франция, этот показатель колебался от 112 до 162, хотя там университеты появились на много веков раньше, чем в казахской степи. Можно ли после этого утверждать, что советская власть в плане просвещения ничего не дала казахам?
Кого и чему выучила советская власть?
Или возьмите пренебрежительно брошенную Мусагалиевой фразу: «Она (советская власть – прим. авт.) только научила быть учителями и врачами. Их отправляли работать в сёла». Выходит, появление большой армии педагогов с высшим и средним специальным образованием, которые заменили малограмотных мулл в роли сеющих «разумное, доброе, вечное» и смогли охватить учебой всех казахских детей поголовно, – это ничего для нашего народа не значило? Выходит, тем фактом, что жителей аулов вместе баксы (почти то же самое, что шаманы) и знахарей стали лечить профессиональные врачи, тоже можно пренебречь?
Кстати, судьба самой Мусагалиевой опровергает ее же заявление. Она в 1991-м, еще в период существования СССР, поступила в КазГУ, диплом которого, в отличие от педвузовского, давал возможность пойти не только по педагогической стезе, но и по исследовательской. И этой возможностью она в итоге воспользовалась, став ученой, доктором наук.
Убедительным опровержением фразы о том, что в советское время «казахов учили быть только учителями и врачами», могут служить сотни тысяч представителей «титульного» этноса, получивших высшее образование в 14 чисто технических (не считая их филиалы) и 7 сельскохозяйственных вузах Казахской ССР. Причем это были полноценные вузы с солидным студенческим контингентом, лабораториями, квалифицированными преподавателями, обязательным прохождением производственной практики и с гарантированным трудоустройством после окончания учебы.
Поступившая в университет в 1991-м, Мусагалиева не могла не знать, что всего в трех автобусных остановках от КазГУграда находился другой студенческий городок, состоявший из общежитий политехнического и энергетического институтов, в которых проживала преимущественно приезжая казахская молодежь. Эти парни и девушки, освоив инженерные профессии самого разного профиля (от металлургии и «нефтянки» до машиностроения и вычислительной техники), в массе своей отправлялись вовсе не в сельскую местность, поскольку там для них было мало работы, а на различные промышленные предприятия и месторождения. Что касается «преподавания ядерной физики», то оно еще с 1960-х годов велось на физическом факультете того же КазГУ, где готовили специалистов соответствующего профиля.
И, наконец, о становящемся все более расхожим мнении, которое озвучила и Мусагалиева: «если советская власть кого-то и обучала и строила, то только в своих интересах». Пусть будет так, но разве мы сами, казахи, тоже не были заинтересованы в повышении своего образовательного уровня, в создании новых рабочих мест, в том, чтобы наша нация стала ближе к благам цивилизации, могла пользоваться достижениями научно-технического прогресса? Кроме того, все построенное и открытое в тот период – железные дороги, жилые дома, разведанные месторождения, промышленные предприятия – в конце концов, после распада Союза досталось нам же.
Один только пример. Сейчас в Казахстане насчитывается около 7,5 тысячи школ, в которых обучаются 3,4 миллиона детей, и из них примерно 1,8 тысячи школ, рассчитанных на 0,9 миллиона ученических мест, были введены в строй за тридцать лет независимости. Все остальное, или почти три четверти имеющегося школьного фонда, появилось в годы существования СССР. И если бы не это наследие, то сегодня многим детям в Казахстане попросту негде было бы учиться, поскольку темпы ввода новых школ значительно отстают от темпов демографического роста.
Советская власть не заслуживает того, чтобы рисовать ее только в радужных тонах, – с нее много за что можно спросить. Но и перечеркивать то, что она дала нашему народу, значило бы очень сильно погрешить против истины…