Наше издание довольно часто освещает тему растущей религиозности казахстанцев. Учитывая большой интерес к ней со стороны читателей, мы предложили высказать свою точку зрения на то, какой будет религиозная ситуация в нашей стране в ближайшие десятилетия, историка Нуртая Мустафаева.
Формальная вера
- Строить прогнозы на десятилетия вперед сложно, поскольку ситуация в мире меняется стремительно, а Казахстан достаточно активно вовлечен в глобальные процессы. Вспомните, что еще 30 лет назад большинство наших граждан позиционировали себя атеистами, но через некоторое время все вдруг стали верующими. Оно и понятно: общие тренды в религиозной сфере обусловлены динамикой и вектором различных процессов в постсоветский период.
Религиозная принадлежность - дело сугубо индивидуальное. В удостоверении личности, загранпаспорте, анкете по месту работы и т.д. ее не указывают. Что касается переписей населения, то только во время последней из них (2009 год) был поднят вопрос о вероисповедании граждан. И именно тогда выявилась склонность казахстанцев слишком преувеличивать свою религиозность. В результате насчитали, что доля верующих в стране составляет 96,6 процента, тогда как атеистов и воздержавшихся от ответа – лишь 3,3 процента!
- И чем вы это можете объяснить?
- Прежде всего, утвердившимися в нашем обществе стереотипами относительно позитивной роли религии, превращением религиозной идентичности в основную составляющую, в ключевой маркер этнической принадлежности. Как известно, у казахов, узбеков, уйгуров, таджиков, турок, азербайджанцев, дунган, чеченцев и ряда других этносов Казахстана исламская религиозная идентичность практически полностью совпадает с этнической.
В то же время, как показывают результаты социологических исследований (массовых опросов населения, собеседований в целевых фокус-группах), большинство «верующих» в Казахстане на самом деле являются таковыми лишь номинально. То есть они выражают свои интенции, благие намерения, но, по сути, не знают ни основ, ни канонов исповедуемой религии, не соблюдают религиозные обряды, очень редко посещают религиозные службы, да и в целом не живут в соответствии с нормами веры. По экспертным оценкам, количество последовательно верующих в Казахстане может составлять всего 20–25 процентов или от 1/4 до 1/5 населения.
Поэтому считаю необходимым при проведении предстоящей переписи разработать и использовать более четкие критерии и градации отнесения казахстанцев к различным группам верующих. И поскольку в соцопросах религиозность определяется на основе самооценок граждан, которые зачастую весьма субъективны, а численность религиозных объединений (общин) формально может резко возрастать либо сокращаться в зависимости от политики государства в этой сфере, то в качестве одного из главных индикаторов должна рассматриваться динамика изменения количества мечетей и церквей.
- Какова, на ваш взгляд, реальная религиозная ситуация в Казахстане?
- Подавляющее большинство реально и номинально верующих в нашей стране – мусульмане-сунниты ханафитского мазхаба, представленные казахами, узбеками, уйгурами, кыргызами и др., а также православные христиане, представленные русскими, украинцами, белорусами. Среди мусульман есть крайне незначительное число приверженцев шиизма (в азербайджанской и таджикской среде). Среди католиков преобладают поляки и немцы, среди протестантов – немцы и корейцы.
Вопреки утверждениям, что в последнее время наблюдается спад религиозности и даже рост атеизма, особенно среди молодежи, по-прежнему строятся и открываются новые мечети и церкви, неуклонно растет число религиозных общин. Если в 2017-м количество общин всех конфессий (течений) в Казахстане составляло 3 600, то в прошлом году – уже 3 796, число мечетей за этот же период увеличилось с 2 550 до 2 664, а православных церквей – с 294 до 300.
Да, мы видим некоторое замедление роста количества православных церквей, но они все же открываются, а не закрываются, несмотря на усиление в последние годы эмиграционного оттока русских и русскоязычных из нашей страны. А новые мечети продолжают строиться прежними темпами.
Из всего этого напрашивается вывод, что в перспективе религиозность населения будет только нарастать. Причем уже не по формальным количественным показателям, как на излете так называемой «перестройки» и в первые два десятилетия после распада СССР, когда наблюдался «религиозный бум», а за счет качественных изменений в религиозной среде, роста удельного веса реально практикующих верующих.
Антисоциальная модернизация
- И какова вероятность того, что однажды наша страна станет мусульманской?
- Формально Казахстан будет оставаться светским государством, но при этом все более обретающим мусульманский облик...
Сегодня в мире лишь четыре теократических государства – Ватикан (который на самом деле не государство, а, скорее, организация), Иран, Пакистан и Афганистан. Но фактически таких стран гораздо больше. Взять, к примеру, Чечню – хоть она и является частью светского государства Российской Федерации, но там нормы шариата в повседневной жизни вполне ощутимы. Допустим, при разводе дети остаются с отцом либо с его родственниками, поскольку принадлежат к их роду, даже если мать другой национальности или из другого российского региона...
Вопрос не в том, станет ли страна мусульманской (на него я уже ответил), а в том, как при возрастающей роли ислама избежать распространения радикальных религиозных групп? Полагаю, что для этого, прежде всего, нужно кардинально изменить социальную политику государства – хотя бы до уровня той же России. Как известно, там сохраняются оплачиваемый декретный отпуск до трех лет (в Казахстане на это выделяются мизерные суммы и лишь до одного года), пособия на детей до 16 лет, существуют значительные выплаты одиноким матерям, многодетным семьям. А еще есть материнский капитал, предусмотрено бесплатное либо субсидируемое государством жилье для военных, низкооплачиваемых врачей, учителей и других работников бюджетной сферы.
- И все-таки от чего и от кого зависит, в какую сторону качнется маятник – в сторону религиозности или светскости?
- Это зависит от социальной политики в стране, от того, решится ли власть на кардинальное ее усиление в соответствии с нормами Конституции, а, точнее, с ее статьей 1, согласно которой «Республика Казахстан утверждает себя демократическим, светским, правовым и социальным государством, высшими ценностями которого являются человек, его жизнь, права и свободы». Подчеркну, что ключевое понятие здесь - «социальное государство»!
На самом деле не столь важно, повысятся ли на 1,5 или даже на 3-4 процента ВВП и другие абстрактные для подавляющего большинства казахстанцев макроэкономические показатели. Рядовых граждан больше беспокоят их личные и семейные бюджеты, а не республиканский. И чтобы они удовлетворяли людей, нужно менять, снова повторюсь, всю систему социальной политики, а не ограничиваться полумерами и подачками с сопутствующими стенаниями о «популизме» и «социальном иждивенчестве».
Если помните, в 2012 году был заявлен курс на социальную модернизацию, но на практике она оказалась асоциальной, даже антисоциальной. Резко ужесточили условия получения АСП (адресной социальной помощи) и всех других еще уцелевших видов материальной поддержки людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Гражданам, потерявшим работу, стало практически невозможно даже встать на учет и обрести статус безработного из-за необходимости собирать множество справок и других проволочек. Неудивительно, что на бирже труда (в отделах занятости) до недавнего времени состояли всего порядка 70 тыс. человек по стране, а официальной статистикой признавалась лишь так называемая «общая безработица» в 450–500 тыс. человек. Но когда грянула эпидемия коронавируса, выяснилось, что в помощи (в пособии 42 500 тенге) нуждаются более полутора миллионов!
- Сильная социальная политика действительно может уберечь граждан от влияния религиозных радикалов, но при этом, как считают некоторые эксперты, она способна спровоцировать рост иждивенческих настроений в обществе. Вы согласны с этим?
- Понятие «социальное иждивенчество» никак не применимо к Казахстану. Да и не только к нему, но и к наиболее экономически развитым государствам Западной и Северной Европы, в которых уже более 70 лет правят социалисты, социал-демократы. Даже в Финляндии и в крупнейшей канадской провинции Онтарио, где временно в качестве пилотного проекта вводился ББД (безусловный базовый доход), эквивалентный примерно 1,5 тыс. евро в месяц, в Швейцарии, где подавляющее большинство граждан на референдуме отказалось от этого самого ББД, никто и не заикался о социальном иждивенчестве. Казахстану до таких действительно социальных государств (Швейцария, Финляндия, Норвегия и т.д.) далеко как до Луны! Говорить в нашем случае о «социальном иждивенчестве» – просто нелепо.
Лучше посмотрите на Таджикистан, где случилась гражданская война, на Кыргызстан, переживший «тюльпановую революцию» в марте 2005 года и массовые погромы в отношении узбеков Ошской области в 1990-м и 2010-м. Социальный хаос в этих странах во многом обусловлен этнонационализмом элит, отсутствием даже намеков на какую-либо социальную политику. Уже на самых ранних этапах эти негативные процессы закономерно вели к росту радикализации исламистских групп, пусть поначалу и немногочисленных...
Демократия – не панацея
- А как вы оцениваете мнение Галыма Жусипбека о том, что религия должна «идти в ногу со временем»?
- Суннитское течение ислама, в том числе ханафитского толка, так же, как и ортодоксальные течения христианства (православие и католицизм) по своей природе изначально консервативны. А потому смешно полагать, что к рекомендациям Галыма Жусупбека, да и любого другого исследователя, работающего в рамках проектов правозащитных организаций Великобритании, Швеции и США, здесь, в Казахстане, прислушаются и начнут им следовать.
Современный либеральный подход имеет мало общего с действительно прогрессивным политическим течением, которое оформилось и впервые выступило на исторической сцене в конце XVIII века, причем почти одновременно в США после войны за независимость и во Франции после Великой французской революции. Прогрессивная роль либерализма сохранялась для Европы и США до революции 1917 года в России, образования СССР в 1922-м, поскольку либеральные политические режимы Западной Европы были вынуждены перенять очень многое из советского трудового законодательства, практики обеспечения социальных и иных прав (восьмичасовой рабочий день, трудовые отпуска, избирательные права женщин и т.д.). После распада СССР в связи с исчезновением альтернативного проекта либерализм стал утрачивать свои позиции, притягательность для масс не только в Евросоюзе, США, но и в пост- социалистических странах - Польше, Чехии и других. Позитивная роль либерализма сохранялась для стран Азии и Африки в 1945–1960 годах, когда после Второй мировой войны либеральные режимы ведущих западных держав допустили демонтаж колониальной системы, провозглашение их независимости.
Не подтверждаются и утверждения Галыма Жусипбека о том, что некие «позитивные стороны глобализации» ведут к тому, что «в будущем роль религии в политической жизни вряд ли будет значительной». Доказательства тому я уже приводил выше – это продолжающееся строительство мечетей, а также рост числа реально практикующих мусульман.
- Вы сегодня много говорили об угрозах религиозного радикализма. Насколько они реальны в ближайшем будущем?
- Увы, процессы не только политизации, но и радикализации ислама являются вполне реальными. Соответственно никуда не исчезли и угрозы религиозного экстремизма и терроризма. Свидетельством тому стали десятки уже совершенных в Казахстане за последнее десятилетие террористических актов. Все они имели религиозную подоплеку, так называемый исламистский «след».
Их характер говорит о том, что с усилением роли ислама возрастает и риск радикализации некоторых его адептов. И тут уже неуместны заученные как мантры утверждения представителей ДУМК о том, что «алматинский стрелок» и другие религиозные экстремисты, террористы – это «неправильные» мусульмане либо вовсе не мусульмане. Особенность ислама, в отличие от католичества и православия, как раз таки и заключается в том, что в нем нет «вертикали власти» - организовать и возглавить общину может любой. Неслучайно ваххабиты, салафиты и другие сторонники радикальных течений считают себя истинными мусульманами, а тех, кто исповедует веру в рамках лояльного ДУМК, – отступниками от раннего, «чистого» ислама.
В этой связи не соглашусь еще с одним утверждением Галыма Жусупбека – о том, что «крайне ничтожна вероятность внедрения отдельных норм шариата в официальное право». Как мы видим, они уже входят в быт казахов. К примеру, то же многоженство… Нелишним здесь будет вспомнить, как стремительно происходила исламизация в постсоветский период в Таджикистане, Узбекистане, Кыргызстане, Чечне, Ингушетии, Дагестане… Всего за каких-то 3–5 лет там не только стали обязательными многие нормы шариата, но и появились группы боевиков, которые ушли в горы и вот уже третий десяток лет ведут бои с отрядами МВД, спецназа, Национальной гвардии.
Разумеется, в Казахстане мы не увидим, как власть будет инициировать те или иные нормы шариата, как после бурных дебатов в парламенте они станут официально внедряться в нашу жизнь через законы, нормативно-правовые акты. Происходить это будет в явочном порядке, посредством хабитуализации (опривычивании). Данный процесс я бы сравнил с тем, как у нас относятся к правам граждан: Конституция, международные конвенции декларируют одно, а правоприменительная практика – совсем другое...
И еще один интересный момент. По мнению господина Жусупбека и многих других либеральных экспертов, «чем выше уровень плюрализма и демократической культуры в обществе, тем более инклюзивнее и плюралистичнее мусульмане в своих ценностях (критические показатели – приятие сексуальных меньшинств и гендерное равноправие)… Если мы хотим более инклюзивную религию, то надо строить более инклюзивное и демократическое общество снизу вверх». Лично я понимаю этот посыл так: мол, давайте сначала сформируем гражданское общество, утвердим демократические институты, а ислам автоматически в духе либеральных реформ станет демократичным… Вот только когда в Казахстане появится это гражданское общество? Да и появится ли вообще? Ведь во многих странах мира, сажем, в Турции, Албании, давным-давно приняты демократические законы и права, а гражданского общества как не было, так и нет, и даже в самой отдаленной перспективе не предвидится…
Впрочем, зачем далеко ходить за примерами, когда самый яркий из них прямо у нас под боком. В 1990 году президентом Кыргызстана стал ученый, академик Аскар Акаев, который делал все для внедрения западных демократических реформ и институтов, благодаря чему страну даже стали называть «островком демократии» в Центральной Азии и на всем постсоветском пространстве. Однако вопреки всем ожиданиям институциональные демократические реформы не привели «автоматически» к развитию. Наоборот, произошла «революция тюльпанов», законный президент Акаев был свергнут, чудом уцелел и бежал из страны, став политическим эмигрантом в Москве. Впрочем, как и его преемник Курманбек Бакиев, бежавший после очередного «демократического» переворота в 2010 году в Минск.
Опыт многих стран показывает, что демократия – не панацея. Выполнив свою историческую миссию в XVIII-XX веках, либерализм исчерпал прежний позитивный заряд. В своем современном виде он, по сути, довел идеи свободы до абсурда – однополые браки, бездумное поощрение наплыва мигрантов, всяческих, порой экзотических и даже экстремистских, религиозных течений. Дискредитировав себя, он фактически способствовал деградации христианства, росту религиозного экстремизма и миграционному кризису в Западной Европе.
Почему казахстанские имамы проигрывают исламским блогерам?
