Одной из топовых тем в Казахстане лет десять назад была «голландская болезнь», которая, казалось, всерьёз и надолго поразила отечественную экономику. Сейчас же о ней почти не говорят, что наталкивает на вопрос: а действительно ли страна страдала этим недугом, но сумела ею «переболеть», или же проблема была надуманной? Разъяснить ситуацию мы попросили наших аналитиков.

Вячеслав Додонов, научный сотрудник Института философии, политологии и религиоведения КН МНВО РК:

«Экономике следует искать новые рычаги роста»

- Возможно, сейчас об этом перестали говорить потому, что стало ясно – то были лучшие годы для нашей экономики. Перефразируя известную поговорку про немца и русского, можно сказать так: «Что для Голландии болезнь, то для Казахстана процветание». Ведь именно в 2012-м была зафиксирована максимальная среднегодовая цена на нефть - почти 112 долларов по Brent, а в 2011-м и 2013-м она была выше 100 долларов. По сути, эти три года стали пиковыми для многих макроэкономических и социальных показателей в долларовом эквиваленте. Так, в 2012-м был отмечен рекордный объём экспорта (86 млрд долларов), в 2013-м – ВВП (237 млрд долларов) и ВВП на душу населения (13,9 тыс долларов), размер средней зарплаты (717 долларов) и среднедушевых доходов населения (371 доллар). С тех пор вместе со снижением нефтяных цен снижалось и большинство соответствующих показателей, которые, за редким исключением, не вернулись к уровням 2012-2013 годов.

Некие параллели с «голландской болезнью», наверное, проводить можно, но если обратиться конкретно к опыту Нидерландов 1970-х годов, то ситуация в двух странах значительно отличалась. Там действительно возникли серьёзные проблемы в очень многих сферах экономики из-за большого притока валютной выручки в страну вследствие освоения гигантского газового месторождения. Резко вырос курс гульдена, из-за чего экспортная продукция обрабатывающей промышленности стала неконкурентоспособной на внешних рынках (слишком дорогой), её перестали покупать, многие предприятия закрылись, выросла безработица и т.д.

В Казахстане подобных явлений не было. Во-первых, курс тенге не укреплялся вследствие увеличения притока валютной выручки (отчасти из-за того, что это увеличение было далеко не таким стремительным, как в Голландии конца 1970-х, но были и другие причины). Напротив, он снижался даже в 2012 и 2013 годах, несмотря на рекордные цены на нефть. Во-вторых, не наблюдалось угрозы для обрабатывающей промышленности в плане падения конкурентоспособности, так как сложные её отрасли были уже потеряны в 1990-е годы, а основная часть - металлургия - была примерно в тех же условиях, что и нефтяной сектор, то есть зависела от мировых цен (траектория которых сходна с нефтяными). Остальная же часть обрабатывающей промышленности не имела значительного влияния на макроэкономические показатели, поэтому даже если бы в ней было какое-то негативное влияние «голландской болезни», то оно бы практически не отразилось на макроуровне.

Таким образом, получается, что тема «голландской болезни» действительно неактуальна для реалий казахстанской экономики, которая ею и не болела. Напротив, годы высоких цен на нефть позволили создать определённый задел, которым экономика и государственные финансы пользуются до сих пор. В частности, максимальных значений достиг объём Национального фонда (пик был в середине 2014 года по итогам предыдущих трех лет), трансферты из которого поддерживают не только бюджет, но и многие направления экономической активности в течение последних нескольких лет. Не будь этого, неизвестно, в каком состоянии была бы экономика сейчас, то есть, уточню, без господдержки, источником которой являются накопленные тогда средства Нацфонда.

Сегодняшняя картина не сильно отличается от той, что была 5, 10 или 15 лет назад. Основным драйвером экономики остаётся нефтяной сектор, хотя его доля в ВВП несколько снизилась. Отличие от ситуации десятилетней давности заключается в том, что цены на нефть ниже, а объём расходов, которые надо финансировать, значительно выше. Разница ещё в том, что прекратился рост физических объемов нефтедобычи - с 2009 года она вышла на плато в интервале 80-90 миллионов тонн и, соответственно, перестала выполнять функцию источника экономического роста. А потому и рост этот резко замедлился – среднегодовые его темпы за последнее десятилетие составили 3 процента. Нефтянка уже не может тащить всю страну, как это было в период с середины 1990-х по конец «нулевых», когда происходил интенсивный рост объёмов добычи, и на нём динамично росла вся экономика.

Поэтому сейчас экономике следует (точнее, приходится, поскольку иных вариантов просто нет) развиваться в других направлениях, искать новые очаги роста, причём быстро, потому как запас времени очень невелик. И такие попытки предпринимаются - в качестве потенциальных драйверов роста рассматриваются и обрабатывающая промышленность (традиционно), и АПК, и туризм, и транзит с логистикой, и даже креативные виды деятельности с IT. Так или иначе, какие-то варианты найдутся, но, я думаю, что мы ещё долго будем опираться на нефтяной сектор и надеяться, что опять придут времена высоких цен на нефть, когда можно будет снова рассуждать о ресурсном проклятии и «голландской болезни» в красивых интерьерах международных форумов.

Мадияр Кенжебулат, экономист:

«Ведётся не контрциклическая, а проциклическая политика»

- О «голландской болезни» в Казахстане начали говорить после мирового финансового кризиса 2008-2009 годов. С тех пор мало что изменилось – наоборот, где-то даже усугубилось. Просто это выражение набило оскомину, и его перестали употреблять. А по факту отечественная экономика всё так же остаётся зависимой от производства и экспорта нефти. И сколько бы ни предпринималось попыток слезть с нефтяной иглы через различные программы диверсификации экономики, в том числе создания новых отраслей с высокооплачиваемыми рабочими местами, значимых результатов достигнуто не было.

Ещё одна причина того, почему о «голландской болезни» перестали говорить, – это хорошая конъюнктура на сырьевых рынках. После вторжение России в Украину цены на сырьё держатся на максимумах. К примеру, на этой неделе нефть марки Brent торговалась на уровне выше 90 долларов за баррель, а в прошлом году – в районе 100 долларов за баррель, что, конечно, позитивно сказалось на экономическом росте и поступлениях в государственный бюджет. Кроме того, Казахстан неплохо заработал на реэкспорте в РФ. Плюс, согласно данным Агентства РК по регулированию и развитию финансового рынка, по итогам 2022 года вклады россиян в казахстанских банках увеличились практически на 1 триллион тенге (на 981 млрд. тенге). Это почти в 6,5 раза больше показателя на 1 февраля 2022 года, когда объём вкладов составлял 151 млрд. тенге. Думаю, если на страну не наложат вторичные санкции, то и в нынешнем году она останется бенефициаром украинского конфликта, как бы кощунственно это ни звучало.

Но всё это временный эффект. Если цены на нефть упадут, как это было в 2009, 2014-2015, 2020 годах, то темпы экономического роста тут же снизятся или даже станут отрицательными. Остановятся в развитии многие сектора, в том числе строительство и торговля, поскольку не будет спроса. И тогда государство снова начнёт безбожно тратить средства Национального фонда.

Впрочем, оно грешит этим и при хорошей нефтяной конъюнктуре, когда, по идее, надо «накопить жирок»: в 2021-м и 2022-м из фонда в госбюджет было отправлено более 4,5 триллиона тенге, в нынешнем году – почти 4 триллиона, и примерно столько же планируется изъять в следующем. По сути, ведётся не контрциклическая, а проциклическая политика. А всё потому, что мы так и не научились дисциплинированно использовать деньги фонда, чтобы сберечь его для будущих поколений, которые будут жить в «постнефтяную эру». Хотя эта эра уже не за горами - к ней готовится весь мир, принимая стратегии низкоуглеродного развития...

Нельзя забывать и о таком симптоме «голландской болезни», как крайне неравномерное распределение богатства в нашей стране. Согласно многим отчетам, большая их часть принадлежит малому количеству людей, при этом значительная часть населения едва сводит концы с концами. То есть, из-за этого недуга рост экономики на протяжении всех предшествующих лет не был инклюзивным.

Очевидно, что справиться с недугом можно будет только тогда, когда в отечественной экономике появятся отрасли, которые будут генерировать сопоставимую с нефтяным сектором прибыль. В случае ухудшения конъюнктуры на мировых сырьевых рынках они могли бы компенсировать выпадающие доходы. С этой целью, собственно, и выявлялись кластеры, которые необходимо развивать, запускались многочисленные государственные программы индустриально-инновационного развития, «Нурлы жол» и «Нурлы жер», по поддержке агропромышленного комплекса страны, «Экономика простых вещей» и т.д. Во многих из этих программ всё было относительно толково расписано, но основной проблемой правительства всегда была неэффективная реализация принятых решений. У нас никогда ничего не доводилось до конца, соответственно не достигались целевые индикаторы.

Наличие этой «болезни» не отрицают и в руководстве страны. Все её симптомы президент недавно снова озвучил в рамках Послания (хотя не произносил это словосочетание вслух). В частности, он заявил, что определяющими принципами нового экономического курса страны станут справедливость, инклюзивность и прагматичность. А ещё глава государства отметил, что необходимо формирование прочного промышленного каркаса страны и обеспечение экономической самодостаточности. В этой связи он предложил меры по развитию обрабатывающей промышленности, сельского хозяйства, транзитного потенциала, IT-сектора и т.д. Все эти меры в той или иной степени предлагались и в прошлом как раз для ухода от «голландской болезни». Теперь вопрос только в том, сможет ли правительство реализовать то, что было сказано в Послании, или всё это опять останется на бумаге.