Летопись мировой политической истории изобилует фактами о государственных переворотах, начиная с эпохи древнего мира и заканчивая днем сегодняшним. Более того, можно даже сказать, что они всегда были непременным атрибутом политической жизни почти всех государств мира. Наверняка, инициаторами таких действий, как правило, выступали весьма неординарные личности. Имена многих из них канули в Лету, но некоторых из них история помнит до сих пор. Например, римский диктатор Луций Корнелий Сулла. Однако его превзошел по знаменитости другой римлянин - Гай Юлий Цезарь, обессмертивший свое имя. Еще один печальной памяти римский правитель Калигула тоже был убит во время переворота, организованного заговорщиками из числа офицеров преторианской гвардии.

Не отставали от римлян в этом плане и их современники из Китая, деспотий Ближнего и Среднего Востока, государств Центральной Азии. А если обратиться к эпохе средневековья, то это была фактически перманентная череда государственных переворотов. Как говорится, на любой цвет и вкус, начиная от суровой Шотландии и до Кореи с Японией. Даже когда наступила эпоха так называемой новой истории, то она тоже, в принципе, не отличалась в этом плане политической стабильностью.

ХХ век, ставший самым кровопролитным этапом в истории человечества, страдал все теми же пороками, что и предшествующие ему времена. Государственные перевороты следовали один за другим, и временами казалось, что им не будет конца. Правда, их природа при этом претерпевала некоторую корректировку, двигаясь, так сказать, «в ногу со временем».

Существует негласная квалификация государственных переворотов как политического явления. Однозначно признается, что любой государственный переворот – это насильственный (как правило, неконституционный) захват высшей государственной власти. При этом в отдельных случаях он может иметь общенациональный масштаб, то есть трансформироваться в категорию «революция» с участием самых широких слоев населения (народа). Наиболее яркие образцы – Великая французская буржуазная революция (1789-1799 гг.) и две русские (февральская и октябрьская) революции 1917 года в России. Хотя некоторые исследователи могут и не согласиться с такой постановкой вопроса, напирая на то, что революция – это нечто гораздо большее, чем просто переворот. Но как бы то ни было, коренная смена общественно-политической парадигмы развития в любом случае не может не считаться переворотом.

Второй вариант – верхушечный переворот, при котором главная роль отводится узкой группе представителей правящего слоя. Такую смену власти в исторической литературе еще называют дворцовым переворотом. Наиболее известный для нашего читателя пример – восшествие на престол Екатерины II, которая при поддержке гвардии свергла законного императора и по совместительству своего супруга Петра III.

Следующий сценарий, получивший наибольшее распространение в ХХ веке – переворот, при котором первую скрипку играют военные. В литературе такая форма обычно именуется путчем. Говоря образно, этот метод прихода к власти может считаться классикой культуры государственных переворотов в Латинской Америке. Там таких путчей было великое множество. Самый запомнившийся – сентябрьский путч 1973 года в Чили, когда было свергнуто правительство Народного единства во главе с президентом Сальвадором Альенде. Главный путчист генерал Аугусто Пиночет практически навечно вписал свое имя в анналы латиноамериканских военных переворотов, поскольку правил долго и, скажем так, небезуспешно.

Политические справочники называют еще один формат государственного переворота – в результате внешней экспансии. Правда, приводят только один пример подобного рода, когда в 330 году до нашей эры вторгшийся в Персию великий завоеватель древности Александр Македонский сверг царя Дария III.

Понятно, что такие практически перманентно странные выверты политической природы человеческого общества не могут не вызвать вполне резонный вопрос: «А почему случаются государственные перевороты?». Что или кто является движущей силой столь часто повторяющихся сценариев? Ведь как ни верти, но все они происходят практически по одной кальке с небольшими вариациями. Ответ на главный вопрос в общей редакции будет весьма незамысловат: «Главной причиной государственных переворотов является кризис власти». А дальше, если исходить из логики причинно-следственных связей, уже возникает большое пространство для рассуждений.

Во-первых, в основе кризиса любой власти лежит, прежде всего, комплекс социально-экономических и общественно-политических причин. Например, если говорить языком дня сегодняшнего, резкое или длительное ухудшение социального самочувствия населения из-за перманентной инфляции. Неспособность правительства обуздать галопирующие цены на товары первой необходимости – самый верный признак того, что нарастание напряженности в обществе неизбежно, а значит, вероятность последующих социальных потрясений становится более чем очевидной.

А раз так, и это во-вторых, то в обществе неизбежно возникновение запроса на более толковых управленцев, которые могли бы найти способы стабилизации ситуации и выполнить этот самый запрос на более эффективное управление экономикой, при котором учитывались бы насущные нужды большинства населения.

В-третьих, учитывая, что мы живем в эпоху всеобщей гаджетизации, чем медленнее и не профессиональнее правящие круги будут реагировать на острые вызовы в каждой конкретной ситуации (инфляция, техногенные катастрофы, системные сбои в управлении и т.д.), тем выше вероятность нарастания управленческого кризиса, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Как показывает анализ исторического опыта, государственные перевороты зачастую случались в государствах, где была гипертрофирована роль силовых ведомств в государственных делах. Например, это наблюдалось в Российской империи, когда в отдельные периоды непомерно возрастала роль гвардии, и она стала вмешиваться в порядок престолонаследия. Судя по всему, нечто похожее случилось и у нас, но уже в начале третьего десятилетия XXI века. Неспроста же главными фигурантами уголовных дел, возбужденных по январским событиям, выступают бывшие руководители самой могущественной спецслужбы государства. Нельзя исключать и того, что ключевую роль в этом смысле сыграли амбиции непосредственного на тот момент шефа ведомства рыцарей «плаща и кинжала». Ну, а почему бы и нет? Ведь он долгие годы возглавлял рейтинги самых эффективных и весовых топ-менеджеров Казахстана. Но в итоге получилось так, что в последний момент выбор в качестве преемника пал не на него. Неудовлетворенные амбиции, помноженные на гипертрофированное самомнение – чем не взрывная смесь, могущая стать катализатором авантюрных устремлений?.. Тем более, история знает массу примеров такого рода.

Не последнюю роль, наверняка, сыграл и фактор непотизма, пышно расцветшего в последние годы правления предшественника нынешнего президента. А если к этому еще приплюсовать полное отсутствие социальных лифтов, то стоит ли удивляться ситуации, когда из нашей политической жизни напрочь исчезло такое понятие как конкуренция. Да и откуда ей взяться-то при нравах царящих в нашем истеблишменте?.. Наши элиты настолько переплелись внутривидовыми связями, что в некоторых регионах спайка их узко эгоистичных классовых интересов напоминает уже легендарный гордиев узел. Вот только вопрос, найдется ли у нас свой Александр Македонский, способный разрубить их? Вопрос далеко не риторический…

Из вышесказанного вытекает еще одна гипотетическая опасность или вероятность для переворота уже в наших условиях. Она заключается в теснейшей смычке бизнеса и государственной бюрократии. Ведь уже давно секрет Полишинеля, что все наши региональные руководители имеют, если и не прямо, то косвенно, самые глубокие и разносторонние бизнес-интересы как на местах, так и на стороне. Сегодняшние акимы чем-то отдаленно напоминают средневековых тарханов и такая аналогия - не такое уж и преувеличение. Особенно при ближайшем рассмотрении. Поэтому в таких условиях им есть что терять, и очень большой вопрос - каким будет их поведение в случае возникновения форс-мажорных обстоятельств…

Есть еще один фактор сугубо субъективного свойства – отсутствие консенсуса в самом правящем классе, что, собственно, мы и наблюдали в условиях отечественной политической истории в промежутке 2019-2022 годов. Наличие двух центров принятия решений, а еще точнее - латентное, но не оформленное конституционно превалирование одного из них, в конце концов и раскачало ситуацию до известных событий, едва не закончившихся государственным переворотом. И хотя многое еще остается непонятным и невнятным, можно не сомневаться, те события еще долго будут аукаться нам в виде не совсем приятных фантомных ощущений.

Январские события вызывают другой не менее принципиальный вопрос: «Почему такой сценарий событий стал возможен у нас?». Ведь на протяжении тридцати лет суверенной истории нам внушали мысль, что мы создали непревзойденную модель внутриполитической стабильности и социального консенсуса. Однако на каком этапе всем стало ясно, что «не все ладно в датском королевстве» и она явно начала давать сбои и теперь очень важно вскрыть причинно-следственные связи, приведшие к январскому кризису. Сделать это, на наш взгляд, не так уж и сложно.

Во-первых, это абсолютное отсутствие коммуникации между правящим классом и основной частью общества. И это не просто какой-то разрыв между богатыми и бедными, а нечто гораздо более сложное. Отсутствие диалога между верхами и низами означает зыбкость так называемого общественного договора. А ведь именно он и является залогом социального партнерства и внутриполитической стабильности, о чем свидетельствует опыт передовых обществ.

Во-вторых, следует признать, что наша государственная бюрократия за 30 лет суверенной истории продемонстрировала свою полную несостоятельность. Она оказалась не в состоянии выработать не то что методику управления обществом, но даже внутренних правил, регулирующих собственное поведение как управленческого класса. Наглядное подтверждение этого – полный коллапс государственной машины управления во время январских событий, когда у кормила власти остался фактически один человек – президент Касым-Жомарт Токаев. И это утверждение – не панегирик в его честь, а горькая правда жизни. Еще одним фактом в пользу второго тезиса стал теплоэнергетический кризис, ознаменовавший начало этой зимы.

В-третьих, события 2022 года показывают, что пришло время реальных политических реформ. Чем быстрее мы к ним приступим, тем будет лучше для нашего же будущего. Президент Касым-Жомарт Токаев как будто бы дал старт этому процессу, но этого мало. Мало в смысле простого обозначения цели и первоначальных шагов. Необходимо масштабное и глубинное переформатирование работы всех сегментов государственного аппарата. Для этого ему необходимо дать большую самостоятельность в плане принятия решений, а, следовательно, и большую степень ответственности. Только такой подход сможет сдвинуть с места закостеневший аппарат государственной машины. Тогда и только тогда глава государства не будет сетовать на то, что его указания и директивы если и не игнорируются, то выполняются крайне неэффективно, а то и вовсе срываются.

Так сложилось, что казахская государственность в силу множества причин не имеет исторически длительной или непрерывной традиции. Однако это вовсе не означает, что нынешняя возрождающаяся государственность может быть в чем-то не совсем полноценной. При всех ее очевидных и не очевидных недочетах, она состоялась, она есть исторический факт и у нее, несомненно, есть перспективное будущее. Другой вопрос, каким оно будет по содержанию и качеству последнего. Но в любом случае, хотелось бы надеяться, что такой категориальный казус как «государственный переворот» никогда не войдет ни в историю казахстанской государственности, ни в лексикон отечественной политической жизни.