В нынешнем году исполнилось 25 лет со дня кончины Геннадия Колбина. Сегодня в Казахстане если и вспоминают его, то почти всегда с проклятиями. Трагические события декабря 1986-го, вызванные его назначением на высший в нашей республике пост, в глазах очень многих затмевают непосредственную деятельность Колбина на должности первого секретаря ЦК Компартии Казахстана. Её он занимал два с половиной года, причём в период масштабных изменений в общественно-политической и социально-экономической жизни.

Необоснованные обвинения

В некоторых публикациях Колбину ставят в вину чистку партийного и государственного аппарата в республике с целью сокращения в нём казахской составляющей. Например, в «Википедии», которая для многих является чуть ли не главным источником информации, говорится следующее: «С февраля по август 1987 года были сняты с должностей 144 человека, входившие ранее в номенклатуру ЦК Компартии Казахской ССР, из которых 12 были исключены из партии. По сути, это была частичная деказахизация, так как вместо снятых с должностей ставились новые кадры, среди которых было много неказахов. Доля казахов в высшем руководстве республиканской Компартии упала ниже 50 %. В конце 1987 года казахами были 13 из 32 членов Бюро ЦК Компартии Казахстана, 65 из 156 членов ЦК Компартии Казахстана, 7 из 18 первых секретарей обкомов».

Однако фактчекинг показывает, что на самом деле ситуация выглядела иначе. Взять, например, первых секретарей обкомов. К декабрю 1987-го, то есть спустя год после прихода Колбина, среди них было девять казахов (а не семь) – ровно столько же, сколько до его назначения в Казахстан. Семь из них сохранили за собой свои посты. Восьмой, Кубашев, пошёл на повышение, став вторым секретарём ЦК Компартии Казахстана, а сменил его в Семипалатинской области Бозтаев – тот самый, который через два года одним из первых поднял вопрос о приостановлении испытаний на ядерном полигоне. Девятый, Мырзашев, в апреле 1987-го покончил жизнь самоубийством, и вместо него избрали Тюлебекова.

В остальных десяти областях (их тогда насчитывалось не 18, а 19) все первые секретари обкомов, «нетитульные» были те же, что и годом ранее. В целом по республике эти должности в конце 1987-го занимали девять казахов, восемь русских, один немец (Браун) и один украинец (Демиденко, уроженец Полтавщины). Они представляли четыре самых крупных этноса: численность казахов тогда составляла 6,5 миллиона, русских – 6,2 миллиона, немцев – 957 тысяч, украинцев – 896 тысяч. Иными словами, межэтнический баланс на этом уровне руководства продолжал поддерживаться. А к моменту перевода Колбина в Москву, в июне 1989-го, ситуация была такой: в 17 областях (Тургайскую и Мангышлакскую к тому времени расформировали) 8 обкомов партии возглавляли казахи, 7 – люди с русскими фамилиями, один – немец, один – человек смешанных кровей, называвшийся в анкетах армянином. То есть, мало что изменилось.

Что касается членов Бюро ЦК, то их никак не могло быть 32. Скажем, на съезде КПСС, состоявшемся в 1986-м, в союзное Политбюро избрали 12 человек. А в республиках состав этих руководящих органов в количественно отношении обычно был меньше. В информационном сообщении о торжественном собрании в честь 70-летия Октябрьской революции, которое прошло в Алма-Ате (ноябрь 1987-го, то есть спустя почти год после прихода Колбина), были названы фамилии 11 членов Бюро ЦК Компартии Казахстана. Шестеро из них – казахи: председатель президиума Верхового совета республики Мукашев, председатель Совета министров Назарбаев, секретари ЦК Кубашев, Камалиденов, Давлетова, первый секретарь Алма-Атинского обкома партии Мендыбаев. Пятеро других – это Колбин, секретари ЦК Мещеряков, Уржумов, первый заместитель председателя Совета министров Башмаков и доярка племенного хозяйства Кузьменко (она как бы представляла простых трудящихся и вряд ли имела хоть какое-то влияние на принятие политических решений). Также были два кандидата в члены Бюро – армянин Гукасов и украинец Мирошник, председатель КГБ Казахской ССР.

Грузинские истории

Колбин был, прежде всего, солдатом партии, готовым ревностно выполнить все её поручения. Возможно, по своему интеллектуальному уровню он недотягивал до должности руководителя третьей с точки зрения экономического потенциала республики СССР: Ульяновская область, которую он ранее возглавлял (говорят, неплохо), по численности населения в десять раз уступала Казахстану. Тем более что Колбину пришлось работать в сложнейшее время, когда народное хозяйство вступило в период тяжёлого кризиса, когда недовольство населения властью и особенно Компартией нарастало. Словом, судя по всему, он оказался не на своём месте и неготовым к новым для себя вызовам. Но обвинять его в антиказахских или «имперских» проявлениях значило бы пойти против истины.

О том, что подобного рода настроения Колбину не были присущи, свидетельствует и опыт его работы в Грузинской ССР, где он долго, с 1974-го по 1983-й, занимал пост второго секретаря ЦК Компартии республики. Кстати, ходили разговоры, что именно бывший грузинский лидер Эдуард Шеварднадзе, ставший в середине 1985-го министром иностранных дел СССР и ближайшим сподвижником Михаила Горбачёва в проведении курса на перестройку, рекомендовал генсеку ЦК КПСС послать в Казахстан именно Колбина. Хотя сам Эдуард Амвросиевич в этом не признавался и даже как-то заявил: «Да, Колбин работал у нас неплохо, но решение направить его в Казахстан было ошибочным. После Кунаева уровень Колбина сразу бросался в глаза. Кунаев - это же академик, любой вопрос он осмысливал широко и глубоко».

В статье, опубликованной три года назад, в сентябре 2020-го, в издании «Тбилиси Пост» и посвящённой Колбину, можно прочесть: «Он хорошо говорил по-грузински, имел много друзей среди грузин, любил Грузию и грузинские застолья. Период его работы в республике совпал с началом новой волны национального диссидентского движения, и в эти годы ему пришлось принять несколько ответственных решений, которые всегда принимались в пользу Грузии и грузин». Автор статьи вспомнил в связи с этим два события.

Первое произошло весной 1978-го. Тогда в Тбилиси начались массовые демонстрации: их участники протестовали против инициированных союзным центром поправок в Конституцию республики, согласно которым грузинский язык должен был лишиться статуса государственного. Обстановка особенно накалилась 14 апреля, не исключался силовой вариант разгона митингующих. В сложившейся ситуации Шеварднадзе объявил им, что статус языка будет сохранён. Позже в одном из интервью он говорил: «Через некоторое время почти всё руководство республики - меня, председателя Совмина, второго секретаря, еще несколько человек - вызвали к Суслову. Он сказал, что наш вопрос вынесет на Политбюро. Нас обвиняли в «национализме» и так далее. Но мы твёрдо стояли на своём, Колбин тоже был на нашей стороне».

Второй эпизод связан с Тамарой Чхеидзе, которая в 18-летнем возрасте стала одним из главных организаторов «языковых» митингов, а позже продолжила свою диссидентскую (при этом национально ориентированную) деятельность. В 1983-м её и нескольких других девушек арестовали за срыв празднования 200-летия Георгиевского трактата (договора о переходе Грузии под протекторат России) и собирались выслать из республики. Отец Тамары известный кинорежиссёр Резо Чхеидзе обратился за помощью к Колбину. А у того как раз случилось горе – умерла младшая дочь. Но он сказал: «похороню Наташу, а потом сразу займусь вашим вопросом». И, действительно, сумел защитить грузинских девушек.

Курс на двуязычие

После того, что произошло в декабре 1986-го, Колбину, назначение которого привело к большой беде, нужно было как-то реабилитироваться перед казахстанцами, особенно перед казахами. И он всячески пытался это делать, может, не всегда искренне, может, иногда неуклюже. Некоторые считают, что новый первый секретарь ЦК просто занимался тем, что сейчас называют популизмом. Как бы то ни было, на публике он в отношении казахского народа высказывался всегда уважительно, даже комплиментарно.

Академик Салык Зиманов в своей последней книге вспоминал, как спустя несколько дней после трагических событий приехавший из Москвы член Политбюро ЦК КПСС Михаил Соломенцев проводил встречу в Академии наук Казахской ССР. На ней был и Колбин: его речь, как писал учёный, в отличие от «жёсткого и даже злобного антиказахского выступления Соломенцева», была сдержанной. А ещё Зиманов процитировал слова Колбина: «Ответственные работники в национальных республиках должны знать язык коренной национальности и через него ее культуру, психологию и быт. Я выучу его в течение года».

В середине февраля 1987-го, то есть через два месяца после Желтоксана, в Алма-Ате проходил съезд журналистов Казахстана, среди участников которого был и автор этих строк. На нём с довольно пространной речью выступил Колбин. Неожиданно для многих он заговорил о необходимости формирования в республике двуязычия и изучения казахского языка, после чего добавил: «Однако двуязычие сегодня в Казахстане в основе своей коснулось людей коренной нации и других малых наций. Многие русские владеют казахским языком, но далеко не все» (насчёт «многих» первый секретарь ЦК, конечно, загнул, но, видимо, такую информацию ему предоставили – сам он к тому времени не мог знать реального положения дел).

Далее Колбин затронул проблемы, связанные с отсутствием учебных пособий по казахскому языку, самоучителей, кружков для желающих освоить его. Также он задался вопросом: «Почему массовые аудитории не оборудованы средствами синхронного перевода? Ведь каждый выступающий перед многоязычной аудиторией вправе говорить на том языке, который ему удобен». А затем сообщил, что дано поручение подготовить проект постановления ЦК КПК и Совета министров о необходимости улучшения изучения казахского языка не только самими казахами, но и представителями других национальностей. При этом Колбин заявил, что нужно «лучше поставить дело изучения и русского языка».

Спустя месяц, в марте, сначала на республиканском съезде комсомола, а потом на пленуме ЦК Компартии Казахстана он остановился на «национальном вопросе». Вот цитата из его выступления: «Мы сегодня в полный голос говорим, что казахский народ с новой силой проявил присущий ему подлинный интернационализм, самое высокое и уважительное отношение ко всем нациям и народам. Он правильно понял и осудил содеянное. И мы не можем, не имеем права ярлык национализма повесить на весь казахский народ. Это не так, и, уверен, этого никогда не будет!».

Можно, конечно, предъявить претензии Колбину за то, что далеко не все его заявления воплотились в дела, что он не сдержал своё обещание выучить казахский язык и т.д. Но в то же время нельзя не признать, что продекларированный им курс на двуязычие (для Казахстана того периода это была своего рода альтернатива доминированию «великого и могучего», русификации), пусть и медленно, но начал реализовываться. В учебных заведениях, трудовых коллективах открывались кружки по изучению казахского, эта тема стала активно освещаться в СМИ. Кроме того, стоит напомнить, что именно при Колбине, весной 1989-го, в нашей республике возродилась традиция отмечать Наурыз. Скорее всего, не он был инициатором, но без его согласия (а, может, и поддержки) наверняка не обошлось.

Буквально через пару месяцев после этого Колбина перевели в Москву, назначив председателем Комитета народного контроля СССР. Выйдя на пенсию, он, живший скромно и испытывавший проблемы в семейной жизни (одна из двух дочерей ушла из жизни совсем ещё молодой, а жена, как рассказывают, пристрастилась к алкоголю), находил утешение во внуке. Отправившись к нему на метро, Колбин умер прямо в вагоне от сердечного приступа. Было ему 70 лет. Похороны прошли тихо, на них присутствовали только самые близкие люди…