Одним из ключевых аспектов государственного строительства в независимом Казахстане стал вопрос национальной идентичности. Выбор здесь, если исходить из того, к чему пришли состоявшиеся в этом смысле цивилизованные общества, был невелик – либо этническая, либо гражданская модель.
Однако для нашей страны с ее многонациональным населением, почти половину которого составляли неказахи, сконцентрированные, главным образом, в приграничных регионах на севере и востоке РК, этот выбор выглядел особенно проблематичным. Если конкретно, то стержневым становился вопрос о собственно казахском этносе, казахстанском обществе и государстве. Надо было в кратчайшие сроки определиться с тем, каким должен быть формат новой казахстанской нации – этническим или же гражданским.
С учетом демографической специфики и многонациональной структуры населения Казахстана более логичным виделся второй вариант. Но движение в этом направлении осложнялось двумя взаимоисключающими факторами. С одной стороны, нельзя было игнорировать процесс роста национального самосознания казахов. А с другой, важно было, чтобы все этнические группы, проживающие в Казахстане, могли идентифицировать себя с новой государственностью и быть лояльными по отношению к ней. Для этого требовалась интеграция национальных меньшинств, но с предоставлением им гарантий сохранения их культурной идентичности.
Сегодня, когда мы вплотную подошли к тридцатилетнему рубежу суверенной истории, приходится с грустью констатировать, что наиболее рациональный и перспективный вариант нациестроительства нам реализовать не удалось: возобладала линия на построение этнократического государства, что не могло не быть воспринято неказахами как курс на создание «государства для казахов».
Оценивая пройденный после развала СССР путь, можно сказать, что наше общество пережило два шока – политический и культурологический. Под первым я подразумеваю сам факт распада Советского Союза. А второй - это когда на рубеже девяностых-«нулевых» годов стало размываться то, что я условно обозначил бы как «казахстанское общество советского формата». Понимаю, что такая формулировка вызовет шквал критики и даже проклятий со стороны радикальных национал-популистов, но отрицать очевидный исторический факт значит идти против истины.
Сегодня понятие «интернационализм» не в почете и, я бы даже сказал, опошлено. Но именно интернационализм был идеологическим и культурологическим фундаментом казахстанского общества послевоенного периода. Тому обществу были присущи высокий образовательный и культурный уровень, почти максимальная степень терпимости в сфере межнациональных отношений, однозначное неприятие любых проявлений ксенофобии. Причем все это внедрялось в сознание наших граждан с момента вхождения их в сознательную жизнь. Правда, сегодня многое из вышеперечисленного преподносится как результат прессинга со стороны так называемой тоталитарной идеологии. Но тут, как говорится, каждый волен трактовать по своему усмотрению.
Однако, начиная с середины 1990-х годов, во внутренней политике все более очевидным образом стала проявляться этнократизация бюрократической системы и идеологических установок. Процесс «коренизации» государственного аппарата привел к тому, что национальная элита, сформированная из представителей одного этноса, поставила под свой абсолютный контроль все ключевые позиции в государстве и обществе.
С одной стороны, этнический перекос в системе государственного управления можно было бы считать результатом объективных этно-демографических процессов, начавшихся после обретения Казахстаном независимости. Массовый исход славян и немцев, рост рождаемости среди казахов и политика привлечения в страну соотечественников, живущих за рубежом, ощутимо изменили этнический состав населения Казахстана.
С другой стороны, было бы не совсем правильным категорически утверждать, что уже в обозримом будущем казахстанское общество трансформируется в моноэтническое. На мой взгляд, те, кто прогнозирует такой сценарий, заблуждаются, поскольку этно-демографические тренды действуют по принципу маятника, когда за приливом следует отлив. Это во-первых.
А во-вторых, не стоит забывать, что на упомянутые процессы в наших условиях накладывается непростая языковая ситуация. Ведь не секрет, что за тридцать лет суверенной истории казахский язык так и не смог занять подобающее ему место в жизни государства и общества. Или можно сказать по другому: свое сегодняшнее место он занимает объективно, согласно тому реальному потенциалу, который у него есть. Исходя из этого, можно сделать прогноз, что в обозримом будущем Казахстан сохранит свою дуалистичную этнокультурную природу. А любые попытки форсировать изменения в этом направлении могут обернуться обострением межэтнических отношений, и это было бы самым нежелательным сценарием для будущего нашей страны.
Понятно, что апелляции к канувшей в Лету советской идеологии как бы неуместна (это я про все тот же интернационализм), но есть категории схожего порядка, которые гармонично сочетаются как с рыночной философией, так и с многонациональной и поликонфессиональной природой казахстанского общества. Речь идет о мультикультурализме, принципы которого вполне можно было бы использовать в процессе нациестроительства.
Однако это у нас не получилось. Вернее, не у нас, а у наших казахских элит. Причина здесь весьма простая и имеет сугубо политический подтекст. Стратегия мультикультурализма им не нужна, поскольку ее реализация может стать ощутимой угрозой их политической монополии, которой претит любая альтернатива существующему положению вещей.
Интеллектуалы из национал-популистского лагеря любят ссылаться на французскую модель гражданской нации как на пример, достойный подражания. Дескать, и у нас в Казахстане все должны осознавать себя как казахи, подобно тому, как во Франции все граждане считают себя французами. Я как-то уже высказывал свое мнение по поводу такой постановки вопроса, но все же повторюсь. Нужно четко и ясно понимать, что мы в любом случае не Франция. В том смысле, что мы не мононация и что у нас нет и не будет того уровня консолидации, которое присуще французскому обществу. В отличие от французов, мы до сих пор не смогли концептуально переосмыслить свою национальную историю и по-прежнему плутаем в трех соснах. К тому же мы так и смогли за годы независимости выработать свой национальный взгляд на мир: кто мы, что из себя представляем не просто как наследники кочевой культуры, а именно как казахи? Кроме того, надо задаться вопросом: готовы ли наши граждане иного этнического происхождения смотреть на мир исключительно казахскими глазами? Ответ, полагаю, очевиден.
И уж если мы тянемся к французской модели построения гражданской нации, то стоило бы быть чуть-чуть объективнее к самим себе. Хочу напомнить, что фундаментом этой модели является великая французская культура, явившая миру не один образец, достойный восхищения и подражания. А в основе этой культуры лежит французский язык, ставший одним из мировых языков. И теперь вопрос: у нас, казахов, есть что предъявить в этом плане? У нас есть чему поучиться? Здесь я солидарен с экономистом Айдарханом Кусаиновым, который недавно высказал мысль, что «нужно выбивать из нашего самосознания миф о том, «какие мы уникальные».
Хотя, конечно, мировой опыт изучать нужно. И с этой точки зрения лично мне более подходящим представляется опыт Канады. Приведу пространную цитату из книги российского исследователя А.В. Веретевской «Мультикультурализм, которого не было» (Москва, 2018г.): «Залогом жизнеспособности канадского государства и сегодня является способность этого государства обеспечивать относительно бесконфликтное существование поликультурного общества в условиях экономического процветания и политической стабильности, то есть способность эффективно решать проблему поликультурности. Канадский рецепт решения основан на принципе максимально полноценного включения всех общественных групп (не только культурных сообществ) в общественную жизнь, в процесс определения общего блага».
На мой взгляд, с учетом переживаемого Казахстаном непростого этапа в своей политической истории канадский опыт мог бы стать для нас неким спасительным рецептом. Он хорош и, я бы даже сказал, выгоден своим в высшей степени рационализмом и цивилизованным подходом. Это я к тому, что, если кто забыл, одна из самых громких наших идеологем декларирует стремление Казахстана войти в число тридцати наиболее развитых государств мира.
С Канадой все понятно – недаром это одна из самых привлекательных стран мира в плане иммиграции. А как обстоит с этим у нас? А у нас банальный национализм, мимикрировавший под патриотизм. Философия его банальна до неприличия: «Все, кроме казахов, чужие на этой земле. Терпим их пока». Кто-то скажет, что я утрирую. Да ничего подобного. Зайдите в социальные сети и убедитесь сами. Ну и как тут не вспомнить кордайские погромы?..
Мы не Канада. Хотя бы в том смысле, какие мы были реально и какого уровня достигли на исходе ХХ века и то, какими мы могли бы стать в дальнейшем. Но не стали. Поэтому, наверное, мы сейчас скорее уже «руины Канады». Увы…
Нам, казахам, следовало вовремя осознать и осмыслить свои вечные слабые места и, не оглашая этого, придерживаться интернационального (читай, мультикультуралистического) пути развития Казахстана. Если мы были хотя бы относительно разумны и прагматичны. Так нет же, вместо этого мы всерьез уверовали в свою исключительность и несколько заигрались в нее. Мы как дети – обидчивы, хвастливы и непрактичны.
Кое-кто может воспринять мультикультурализм как некую подачку представителям некоренных этносов, не более того. Во имя мира и спокойствия, как говорится. Однако это не так. Интернациональная, мультикультурная среда и соответствующая политика нужны, прежде всего, нам самим, казахам. Именно в такой среде и благодаря такой политике казахи смогли совершить уникальный рывок от архаичного уклада жизни к статусу одной из наиболее развитых и процветающих наций СССР. Мы почти побороли многие наши «наследственные» пороки. Хоть и старается сегодняшняя пропаганда изобразить те годы как время геноцида и потерь, но люди старшего поколения помнят тогдашний вес и уровень казахов.
Предположим чисто гипотетически, что после распада СССР независимый Казахстан взял бы курс на создание общества мультикультурализма. Тогда мы, прочно опираясь на исторический фундамент, построили бы свой современный тип страны, наиболее отвечающий чаяниям ее граждан. Это был бы наш вариант «мягкой силы», и такое государство было бы привлекательным для всех, кто беспокоится о своем будущем в условиях непрекращающихся кризисов на постсоветском пространстве. Мы подняли бы национальную государственность на недосягаемую для многих наших соседей, и не только для них, высоту. И были бы на одной волне с мировым прогрессом.
Но не получилось.
Некоторым нашим интеллектуалам кажется, что все поправимо – мол, просто надо нас поругать и направить на путь «технологического прорыва». Но все это, с моей точки зрения, иллюзии и больше смахивает на погоню за миражами. Боюсь, что при таком подходе и наши внуки будут взывать «Оян, қазақ!» и без конца повторять тщетные попытки переделать своих соотечественников. И виноваты в этом будем, прежде всего, мы, их аталар (дедушки), не научившие их реализму.
«Золотоордынский» период – один из самых значимых в нашей истории
