Сегодня в Казахстане очень модной стала тема деколонизации. Она поднималась и раньше, но после начала военного вторжения России в Украину стала раскручиваться особенно активно. А внутри неё есть ещё отдельные направления. Одно из них имеет целью внушить нашему обществу существование прямой зависимости между современной агрессивно-имперской политикой Кремля и произведениями классиков русской литературы. Дескать, то, что писали Пушкин, Достоевский, многие другие авторы, несло и несёт в себе колонизаторский дух. Тем самым подвергается сомнению целесообразность изучения их творчества казахстанскими школьниками и студентами.

Среди последних примеров – интервью, которое дала одному из отечественных изданий писатель, эссеист и литературный критик Асель Омар. Зачин такой: «У актов жестокости, которые происходят после распада СССР в странах, в свое время завоеванных Российской империей, есть своя интеллектуальная основа – она в произведениях классиков русской литературы». Затем высказывается недоумение: «Почему-то до сих пор в сегодняшнем Казахстане, изучают литературу по советской программе. Обязательно Достоевского и Пушкина, рассматривая их тексты на предмет их универсальной мудрости, их вклада в современное понимание национальной идентичности России. Выглядит, согласитесь, для Казахстана как минимум странно».

Далее: «Русская литература, за редкими исключениями, всегда работала на государственную идеологию, поддерживалась и финансировалась государством». Здесь хочется уточнить, что, во-первых, такие исключения были далеко не редкими (можно вспомнить десятки фамилий, от Радищева, который писал в конце 18-го века, до Платонова, Булгакова и других писателей эпохи СССР). А во-вторых, что казахская литература тоже финансировалась и даже по сей день продолжает финансироваться государством – за счёт республиканского бюджета издаются книги, выплачиваются немаленькие гонорары. И, кстати, в ней тех самых исключений было куда меньше, чем в русской, – во всяком случае, в советский период: литературное диссидентство у нас, в отличие от России, практически отсутствовало.

После этого Асель Омар ссылается на «опубликованное в «Нью-Йорк Таймс» эссе «Перечитывая русскую классику в тени украинской войны» Элиф Батуман, специалиста по сравнительному литературоведению, американской журналистки с турецкими корнями», которое «прогремело по всему миру», и добавляет: «Автор признаётся, что, много лет восхищаясь русской литературой, она не замечала её колониального характера. Это чувство испытываем и мы, и украинская писательница Оксана Забужко в статье «Как читать русскую литературу после Бучи».

Вообще-то эссе Элиф Батуман, которое действительно наделало шуму в литературных кругах в начале нынешнего года, было опубликовано не в «Нью-Йорк Таймс», знаменитой ежедневной массовой газете, а в более скромном еженедельнике «Ньюйоркер», который специализируется на освещении культурной жизни. Либо интервьюируемая оговорилась (но тогда после появления публикации на сайте ей следовало позвонить в редакцию и попросить исправить неточность), либо незнакома с первоисточником. Впрочем, это не суть важно. Дело в другом – в том, что та, на кого она ссылается, как будто задалась целью найти чёрную кошку в тёмной комнате, где её никогда не было.

Вот что Батуман пишет, например, о «Преступлении и наказании»: «Перелистывая пожелтевшие страницы, я увидела многочисленные упоминания о Наполеоне и вспомнила теорию Раскольникова о том, что «необыкновенные» личности имеют право убивать других, чтобы «осуществить идею». Я поняла, что логика преступления Раскольникова была логикой империализма». Вывод, мягко говоря, неожиданный. Но даже если и так – разве Достоевский оправдывает мотивы убийства героем его романа старухи-процентщицы? Напротив, он категорически не приемлет «идею», которая подтолкнула Раскольникова к совершению преступления, и, в конце концов, заставляет его раскаяться. Иными словами, если следовать логике Батуман, то автора «Преступления и наказания» можно назвать, скорее, антиимпериалистом. И подобных попыток «натянуть сову на глобус» в этом эссе масса.

Применительно к Достоевскому уже сама Асель Омар говорит о том, что он проповедовал идею исключительности русского народа. Судя по дневникам, публицистике писателя, он действительно был и русским националистом, и имперцем. Некоторые считают его даже предтечей черносотенства – праворадикального движения в России начала 20-го века, известного организацией еврейских погромов: его активисты называли Достоевского своим кумиром.

Именно реакционные, как их тогда называли, воззрения автора великих романов стали причиной того, что в СССР долгое время, со второй половины 1930-х до середины 1950-х, о нём старались не упоминать, его книги практически не издавались (за исключением ранней повести «Белые ночи», написанной ещё до каторги). В школьные учебники посвящённую ему главу вернули лишь в годы оттепели, уже после смерти Сталина. Спустя ещё десять лет, в 1968-м, старшеклассники стали изучать «Преступление…», а через год на экраны вышли фильмы, снятые по двум самым знаменитым романам Достоевского.

Но одно дело политические, идеологические взгляды того или иного писателя, и совершенно другое – его литературные произведения. Скажем, при чтении «Братьев Карамазовых» или того же «Преступления или наказания» вряд ли кто-то увидит в них какие-то имперские или националистические идеи – вот и Батуман, по её собственному признанию, раньше ничего такого не замечала, но теперь, когда политическая конъюнктура изменилась, стала выискивать их как под микроскопом.

Открывая книги с лучшими романами Достоевского, мы погружаемся в совершенно иной мир – мир страстей, часто низменных, которым подвержена человеческая натура: пожалуй, он первым во всей мировой литературе смог столь глубоко проникнуть в тайны сознания (и подсознания), в то, что движет нашими поступками. Именно этот особенный психологизм предопределил его значительное влияние на многих выдающихся прозаиков 20-го века (Кафку, Акутагаву, Фолкнера, Мориака и т.д. – список будет очень длинным), именно поэтому он почитаем по сей день в Западной Европе, США, Японии, Южной Корее и в других странах.

Несколько месяцев назад в нашем издании приводилась статистика, взятая с, пожалуй, самого популярного у любителей литературы ресурса – goodreads.com, который посещают миллионы пользователей по всему миру. На нём произведениям Достоевского поставлено 2 миллиона оценок. Примерно столько же набрал Толстой. Для сравнения: Бальзак, Золя и Пруст получили менее 200 тысяч оценок каждый, Гёте и Томас Манн – около 300 тысяч, Сервантес – 300 тысяч, Ремарк – примерно 600 тысяч, Гюго – чуть больше одного миллиона. Выше показатели только у модных современных авторов вроде Мураками и Коэльо.

Кстати, относительно приверженности Достоевского идее исключительности русского народа. Пусть будет так, но каким показывает его писатель в своих романах? Перед читателем проходит целая галерея персонажей духовно ущербных, порочных: Карамазов и его средний сын, Смердяков, Свидригайлов, Лужин, Рогожин… И намного меньше персонажей, скажем так, положительных. То есть, и здесь не стоит проецировать взгляды Фёдора Михайловича на содержание его литературных произведений.

Последнее замечание касается далеко не только Достоевского и далеко не только русских писателей. Возьмите, например, англичанина Редьярда Киплинга, одного из первых лауреатов Нобелевской премии (1907 год). Он был куда более откровенным имперцем, яростно отстаивал право Британии на осуществление колонизаторской политики не только в Азии, но даже в соседней Ирландии (к слову, за вторую половину 19-го века население этой островной европейской страны сократилось на 3,8 миллиона человек, или почти вдвое, – вследствие массового голода, вызванного в том числе действиями британских властей, и вынужденной эмиграции в США). Можно вспомнить хотя бы его стихотворение The White Man’s Burden – «Бремя белого человека», где он называет азиатов «дикарями», которым «тьма милее, чем свет», и воспевает колонизаторскую миссию англосаксов. Однако, читая «Книгу джунглей», мы особо не задумываемся над тем, что её автор был апологетом империализма и даже расистом.

А другой нобелевский лауреат итальянец Луиджи Пиранделло, прозаик и драматург, состоявший в фашистской партии Муссолини? А ещё один обладатель самой престижной премии норвежец Кнут Гамсун? Коллаборационист, приветствовавший оккупацию своей страны нацистской Германией, откликнувшийся на смерть Гитлера некрологом, в котором назвал фюрера «борцом за права народов», он избежал после войны тюремного заключения только по причине своего преклонного возраста – ему было уже за 80. Однако даже в СССР, который больше других пострадал в той войне и придерживался правила не издавать «идеологически чуждую» литературу, тем не менее, в 1970-м выпустили двухтомник Гамсуна, отдав должное его таланту. Эти книги можно было взять почитать в любой библиотеке (в них вошли, пожалуй, лучшие романы норвежца – «Голод», «Пан», «Мистерии», а также повести и рассказы). То есть, опять же, надо разделять мировоззрение писателя, с одной стороны, и его творчество, с другой.

В конце интервью Асель Омар как бы в качестве антитезы русской литературе приводит казахскую, которая «масштабна и возвышенна», «говорит о любви, о человеке, его мужестве, силе, красоте, его сильном и действенном стремлении к справедливости». А что, в русской прозе и поэзии нет таких произведений? Но главное – литература не может и не должна ограничиваться воспеванием любви, красоты, мужества. Более важная и куда более сложная её задача, требующая творческой смелости и даже дерзости, – используя художественные средства, силу слова, вскрывать язвы общества, поднимать болезненные темы, ставить острые вопросы. И в этом плане казахским авторам, если они хотят добиться международного признания, есть чему поучиться у того же Достоевского, Чехова, Булгакова. Но, полагаю, в большинстве своём они вряд ли их читали.

А казахстанцам, желающим приобщиться к по-настоящему высокой литературе, без произведений лучших русских писателей (как, впрочем, и французских, английских, латиноамериканских и т.д.) никак не обойтись...