Падение уровня образования и культуры, смену морально-нравственных ориентиров в казахстанском обществе, архаизацию его значительной части эксперты, которых приглашало к разговору наше издание, объясняли по-разному. Сегодня к обсуждению этой чувствительной темы мы решили подключить социоантрополога, профессора Казахской национальной консерватории им. Курмангазы, члена Национального комитета по нематериальному культурному наследию Евфрата Имамбека, который полагает, что корни проблемы следует искать гораздо глубже…
Независимость сознания так и не стала общенациональным явлением
- Новым поводом поднять этот вопрос стали коллективные молитвы о дожде, которые нынешним летом проводятся сразу в нескольких регионах Казахстана. А как вы, Евфрат Багдатович, охарактеризуете увлечение населения подобными обрядами?
- Думаю, что простым «увлечением населения» такие явления считать не стоит. Ведь обряд вызова дождя – «тасаттык» – стал вынужденной мерой для наших аулчан, разуверившихся в способности управленцев от сельского хозяйства принять сколь-нибудь действенные меры по спасению целых регионов от последствий засухи. Раз уж мы твердо знаем, что практика – критерий истины, то приходится признать, что древние методы оказались более эффективными, чем мероприятия всех наших экологов, мелиораторов, агрономов и зоотехников вместе взятых...
А если без сарказма, то за данным конкретным случаем лежит целый пласт проблем, связанных не столько с архаизацией общественного сознания, сколько с деформациями национальной культурной идентичности. Эти явления тесно взаимосвязаны, но, тем не менее, принципиально разные.
Вот уже несколько поколений казахов живут в поисках «самости», то есть культурной идентичности, пытаясь ответить на вопрос: кто мы есть? В советское время в силу не только атеистической идеологии, но и доминирования европоцентризма всё наше культурное наследие, особенно кочевнические тюркские традиции, рассматривалось как пережитки «темного феодального прошлого», «шаманские предрассудки». Локально какие-то обряды, конечно, проводились, но в целом их физически искореняли или, в лучшем случае, подвергали насмешкам. Разве что музыку и декоративно-прикладное искусство не запрещали, но это лишь внешние атрибуты, не отражающие суть казахской культуры, глубину национального сознания, которое, по большому счету, и движет человеком.
В 1991 году Казахстан обрёл политическую независимость, но независимость сознания так и не стала общенациональным явлением. Были и есть широкие социальные страты, которые до сих пор живут мерками имперско-колониальных отношений. К тому же от русификации мы начали рьяно уходить в вестернизацию общества – в 1990-х главным трендом стала интеграция в мировое культурное пространство, причем она по сей день остается актуальной в силу определенных политических и экономических интересов.
Только с начала 2000-х был взят параллельный курс на возрождение традиционной казахской культуры: запущена госпрограмма «Rūhanı janğyru», ориентированная на укрепление духовных ценностей, несколько активнее стали практиковаться древние национальные обряды, чего казахи долгое время были лишены. При этом главным приоритетом во внутренней политике провозглашались «единство и межнациональное согласие» без уточнения того, вокруг каких ценностей должно быть выстроено это самое единство, на ценностях какой именно культурной традиции будет достигнуто всеобщее согласие казахстанского общества. Неочевидную абсурдность идеологемы «Единство ради межнационального согласия вокруг идеи единства народа» удавалось замалчивать более двадцати лет, но законы социальной психологии действуют объективно. Неопределенность с культурно-нравственными ориентирами приводит человека к самым разным морально-психологическим состояниям, которые накапливаются, не находя вразумительных ответов. Всё это не могло не привести к тем коллизиям, которые и начинают выплескиваться в условиях демократизации общественной жизни страны.
Одной из самых серьёзных ценностно-системных коллизий сегодня представляется подспудное противостояние между сторонниками исламизации казахского социума и противниками арабизации казахской культуры. Вот этот самый обряд «тасаттык» (испрашивание дождя) и является ярким тому примером.
- Но ведь это в большей степени пример архаизации сознания. Или не так?
- Да, это действительно очень древний обряд тенгрианской культуры, который возник задолго до прихода ислама, христианства и других религий на нашу территорию. Я бы даже сказал, что он исконно кочевнический, хотя и в земледельческих культурах встречается не реже. Однако то, как некорректно проводят его наши муллы, противоречит и тенгрианской культуре, и истинному исламу (Коран такие обряды вовсе запрещает, считая их кафирством – безверием). Скорее, это эклектика из разных религиозных систем и течений. Например, они проливают кровь жертвенного животного в землю и даже в воду (источники). Тогда как с точки зрения тенгрианства в жертвоприношении нет нужды – при проведении обряда использовались в основном молоко или кымыз, которые наши предки брызгали в Небо («aq şaşu»), чтобы оно вернулось назад животворящими каплями воды. И обряд ведь совершался на возвышенности, а уж никак не у реки, озера, колодца.
Угроза нашему обществу исходит от неофитов
- А что касается архаизации?..
- Этой проблемой занимались многие видные ученые, в том числе дуэт американских философов Ильи Пригожина и Изабеллы Стенгерс, которые пришли к выводу, что архаизация массового сознания – это ответ на духовный кризис, социальную бифуркацию. Поясню: имеется в виду такое состояние общества и общественной жизни, в котором утрачивается целостность связей и отношений, фиксированных ранее на определенном качественном основании. То есть, вследствие постоянных социально-политических потрясений, когда теряются ориентиры и люди не понимают, как дальше жить и во что верить, они обращаются именно к традиционным ценностям. В свою очередь немецкий философ Карл Хюбнер говорил о том, что архе (начало) является «единственным в своем роде событием, которое постоянно и неизменно повторяется, поэтому человек в состоянии стресса уходит в устойчивые паттерны сознания».
В качестве примера возьмем Россию. Опустим политику и рассмотрим происходящие там процессы с точки зрения социальной антропологии. Очевидно, курс Кремля на ностальгию по СССР готовился целенаправленно, с начала 2000-х годов. Были созданы целые «фабрики политтехнологий», которые вели и ведут активную информационную кампанию по идеализации советского прошлого, в том числе в соцсетях. Заметьте: о бесконечных очередях за продуктами питания, об отсутствии приличной одежды и обуви, за которыми надо было ехать в Москву, нет ни слова, зато с каким умилением вспоминаются газировка за три копейки, проезд в автобусах за пять копеек и прочее. Вот это и есть игра на архе, которая весьма опасна. Впрочем, мы уже видим, какими тяжелыми последствиями чревата, не побоюсь этого слова, умышленная архаизация сознания.
Такой же мощный инструмент сегодня пытаются применить и в Казахстане, но уже посредством неправильного понимания ислама. С еще большим ожесточением, чем это делала советская пропаганда, местные муллы и талибы (в переводе «ученики») далеко не самых досточтимых мазхабов уничтожают нашу казахскую традиционную культуру и ввергают общество в архаику исламского Востока, причем в самой неудачной ее форме. С Кораном в руках они утверждают, что обладают монополией на истину, но на самом деле занимаются самой жесткой арабизацией. У них всё харам: изображение, обучение, даже похороны на третий день, как это делали наши предки. Их послушать, так мы во всем должны подражать арабам, хотя это весьма и весьма неблизкая нам культура – по способу хозяйствования и по характеру отношений между людьми; по восприятию мироздания и по пониманию Времени; по героям эпоса, сказок, дастанов и структуре языка, наконец!
Беда не в том, что ислам как одна из мировых религий находит все больше сторонников в Казахстане, вовсе нет. Угроза нашему обществу исходит от неофитов, которые, затвердив на арабском с полдюжины аятов и хадисов, обретают уверенность в своём интеллектуальном и духовном превосходстве над «тёмными, погрязшими в грехах соотечественниками» и, как все неофиты, хотят быть святее самих халифов или, если вспомните, революционнее самого Троцкого. При этом они представления не имеют о хотя бы сотой доле того богатейшего культурного наследия, которое оставили миру исламские философы, ученые, поэты, суфии, художники. Да, я не оговорился – именно художники. Когда я показываю таким «комиссарам от веры» изображения хазрета Исы и Мариям XI-XIII веков или Пророка Мухаммеда (да будет милостив к нему Всевышний) – для них это настоящий шок, они не знают, как на это реагировать…
- Но ведь люди идут за такими!
- Что стало привычной картиной для наших городов на улицах, в транспорте, торгово-развлекательных центрах, в вузах? Девушки и молодые женщины в хиджабах, закутанные с головы до ног. Ничего страшного, если они действительно правоверные мусульманки. Однако, по нашим включенным закрытым структурированным наблюдениям в течение последних восьми лет, почти половина из них не разговаривает по-казахски ни между собой, ни при совершении покупок, ни в общественном транспорте. Они вообще стараются не контактировать с посторонними.
Зато не раз приходилось слышать, как они демонстрируют прекрасное владение всем богатством русской ненормативной лексики в общении между собой и… даже со своими детьми! Это видимый признак того, что в условиях затянувшейся социальной бифуркации, которую мы все переживаем, молодые люди уже не хотят себя публично идентифицировать с так называемым «русским миром», но вместо того, чтобы приложить усилия к погружению в лоно родной культуры и родного языка, выбирают Arab-Muslim clothing style – арабо-мусульманский стиль в одежде как удобную личину скрыть деформации своей национальной культурной идентичности.
Могут ли ужиться древние традиции и современные тенденции?
- Чем опасна для Казахстана исламская архаизация? И можно ли обернуть сложившуюся тенденцию вспять?
- Достаточно посмотреть, во что превратился за полвека Афганистан. Наверняка вы видели в соцсетях фотографии кабульских или тех же иранских студентов и студенток 1970 годов: в сравнении с нынешней молодежью в этих странах – разница огромная. И, конечно, большинству из нас не хочется такой судьбы для Казахстана.
Самое интересное, что процессы архаизации происходили и в Западной Европе, но там они имели совсем иной эффект. Французский социолог Пьер Бурдьё назвал это цивилизационным сдвигом, подчеркивая роль мифологизации сознания в период накопления социального напряжения. Собственно, пуританская христианская культура достигла пика такого напряжения к эпохе, которую потом назовут Проторенессансом. Тогда и Венеция, и Флоренция обратились к античному наследию, что тоже, казалось бы, было архаизацией, но, тем не менее, это обеспечило им новый культурный взлет. И надо сказать, что это стало возможным благодаря тюрко-мусульманским ученым – Ибн Рушду (Авероэсу), Улугбеку и его ученику аль-Каши, аль-Хорезми, аль-Фараби, которые принесли в средневековую Европу это самое античное наследие. Кстати, аль-Фараби называли «Аристотелем Востока» и «Вторым учителем», поскольку наследие древнегреческого философа стало доступным европейцам благодаря его трудам.
То есть, обращение к архаике может как вести к деградации, так и обеспечить цивилизационный прорыв. Наиболее удачными примерами такого прорыва являются Япония и Южная Корея, где сохраняется гармония традиционной и современной культур. Хочу напомнить, что первое, о чем в 1945 году японцы при капитуляции просили военную американскую администрацию, так это оставить им институт императора, а первый закон, который они приняли под ее контролем, касался культурного наследия. И это было очень мудрым решением, поскольку таким образом им удалось сохранить фундамент, на котором далее строилось новое прогрессивное общество. Сейчас в Японии прекрасно уживаются древние традиции, в том числе поклонение духам предков, силам природы, и передовые современные технологии. Взаимосвязь между ними я вижу прямую и четкую.
Что касается Казахстана, то чувствуется, как правительство постепенно поворачивается лицом к нематериальному культурному наследию, то есть к тому, что живет в сознании народа, и это хороший знак. Речь идет о казахских обрядах, обычаях, представлениях о мироустройстве, практиках взаимоотношения с природой, праздниках, играх и т.д. А это гораздо более тонкие и сложные вещи, нежели памятники истории и культуры. Сейчас мы все это стараемся собрать и систематизировать, но ни в коем случае не хотим, чтобы они воспринимались как архаизация сознания.
Будучи социоантропологом, я убежден, что мы не сможем понять наше нематериальное культурное наследие без принятия тенгрианства как традиционного мировоззрения наших предков. В нем залог сохранения нашей казахской сущности, духовной и материальной культуры, без чего нам не имеет смысла существовать как нация. Многие путают культ Тенгри с религией, но это скорее философия, мировоззренческая основа, в которой нет жестких канонов, догматов, пророков и т.д., как, например, в исламе, христианстве или буддизме. Прежде всего, это знания, которые накоплены поколениями наших предков и сегодня рассыпаны бриллиантами в наших эпосах, песнях, поговорках, пословицах и даже приметах. Сможем ли мы их собрать и сделать краеугольными камнями того, что называем Mäñgilik El, – вот вопрос, который должен волновать не только ученых, но весь народ Великой Степи.
«Золотоордынский» период – один из самых значимых в нашей истории
